Черемош (сборник) - [11]
А вечером закатился в ресторан и все, что закалымил, подчистую прогулял. Наутро опохмелиться нечем. Вот тогда и дал слово – баста! Не пью! Не пью и – точка!
Бросил ту автоколонну ко всем чертям, пошел на тихую работу в гараж обслуживания. Никаких тебе хлопот с запчастями, возишь начальников куда надо или книжку читаешь, если спать не хочется, а зарплата идет!
Выдали мне газик – для начальства помельче. Но порядок должен быть, как для высших, – блестеть все должно. И ГАИ тоже иначе относится. Раньше какой-нибудь лейтенантик в упор тебя не видит, теперь головой кивает, здоровается. Совсем другой коверкот!
Тут как раз праздники подоспели, выборы.
Все люди как люди: с утрема примут сто грамм, потом и голосовать можно. Отдашь быстренько свой голос и – первым долгом отметиться в буфет. Стоишь в очереди, слова говоришь, а внутри тебя все жилочки подрагивают, чтоб скорее беленькую взять. Оттого на выборах начальный стакан завсегда сладкий.
Правда, в этом буфете долго не посидишь, неудобно, зато собирается коллектив и можно двигаться дальше. Только мне двигать – некуда. Как чумной потолкался среди людей, послушал треп, а больше что делать? Пригласили знакомые ребята, подсел к столику, не отказался, но в сухое горло ничего не лезет, сидишь будто контуженный, компанию портишь. Ушел я.
Дома книжку взял, про шпионов. Люблю про шпионов. Это не то что колхоз или любовь: там разговоров много, а какой толк, сами знаем, не маленькие. То ли дело – шпион, с ним как ни крути, он в дамки пройдет.
Только, значит, освоился с книжкой, смотрю, наш дежурный подкатил. Вызывают в гараж. Я, конечно, на дыбы:
– Почему меня? – кричу. – Сегодня, – кричу, – всенародный праздник, у трудящихся настроение есть, а меня каждый раз запрягают! Почему такое?
– А кто ж тебе виноват, – отвечают, – ты человек неполноценный – в хорошем смысле. Начальству известно, сегодня только ты не выпимши. А ехать, братец, надо.
Сам завгар, в доску свой парень, взял меня ласково за пуговицу, отвел в сторонку, перегаром дышит и говорит:
– Надо, Федя, надо…
– Я не Федя, я – Василий.
– Все равно надо, Василий. У них неприятность крупная Позарез надо ехать. В Грушевке, помнишь, где церковь закрыли, все село бастует, не хотят голосовать, охламоны. Езжай за представителем, он разберется.
– Пал Петрович, заправщика нет, бензина, – говорю, – не хватит.
– Езжай, Федя, езжай с богом…
Что делать? Поехал. Повез представителя.
У нас райкомовские все – гладкие, розовые, а этот – ни кожи ни рожи. Хоть молодой, а спина согнута, и глаза, заметьте, желтые. Не люблю, когда глаза желтые. Не к добру, говорят.
Час едем, молчим. Я свое думаю: вот стараешься как лучше, а выходит наоборот. Черт меня попутал оставить водку. Да что там водку! – хоть бы паршивого пива стакан принял, и то не поехал. Тащи меня на экспертизу, там видно – могу я за баранку сесть или нет. Я из-за вас, сказал бы, не желаю прав лишаться.
А эти артисты тоже сообразили – не голосовать. Вот уж действительно дурни. Голосуй, не голосуй – что изменится? Свет станет другим? Чего добьются, блаженные? Того же, что и я. Ишачить будут больше…
Думаю я так потихоньку, вдруг представитель больной вопрос трогает – бензином интересуется. Я ему, конечно, про заправщика, про то, что праздник сегодня. Посмотрел он на меня сбоку и вслух сообщает – мол, его это все не касается. Ему, главное, в Грушевку срочно добраться.
– А если, – говорит, – поедем степью, напрямки? Быстрее будет?
Я отвечаю в том смысле, что иногда у нас, шоферов, чем ближе, тем дольше. А он мне на это голосом: чтоб не рассуждал, а делал, как велят. Что ж, думаю, не рассуждать – это мы умеем. Этому обучены.
Съехал я, значит, аккуратно с дороги и попер ковыли приминать. А степь там, к слову сказать, ровная, как стол. Ехать – одно удовольствие: ни тебе инспекторов, ни велосипедов, ни встречных лихачей. А как ветер задует, ковыль волнами колышется, смотреть отрадно, прямо кино.
Едем дальше. Вдруг чувствую – машина тяжелее пошла. Что за чертовщина, думаю, неужели скат спустил? Этого еще не хватало… Остановился, постучал по скатам – целые. Смотрю, мать его так! – стоим на песке. Мне, конечно, надо бы с ходу проскочить опасное место, знаю, на плешинах песок открывается, да задним умом крепок.
Начал трогаться на малых оборотах – пробуксовывает. Попробовал назад – колеса как в воду уходят. Еще раз переключил, дал газу и – амба! – сидим на заднем мосту.
А тут желтоглазик спрашивает, зачем было переключать?
– Ты что, – говорит, – специально, что ли? Ведь знаешь, я спешу.
Посмотрел я на него, ничего не сказал. Известное дело: начальству возражать – все равно, что против ветра ссать.
Взял лопатку, колеса откопал со всех сторон. Травы насек, подложил. Сухой земли сверху насыпал. Газую, а она буксует. Я уже и комбинезон под колеса бросил – не помогает. Инструктор нервничает, старый бурьян собирает, сам в будяках. На часы посматривает, матюкается на законном основании.
Устал я как последняя собака, толку никакого. К счастью, нашел в загашнике пару дощечек, приладил их к педали газа, машину поставил на скорость. Начали мы с инструктором сзади ее толкать, в раскачку. Глаза пот заливает, а мы толкаем. Чую, вот-вот пуп развяжется, но упираюсь.
Меня зовут Рада. Я всегда рада помочь, потому что я фиксер и решаю чужие проблемы. В школе фиксер – это почти священник или психоаналитик. Мэдисон Грэм нужно, чтобы я отправляла ей SMS от несуществующего канадского ухажера? Ребекка Льюис хочет, чтобы в школе прижилось ее новое имя – Бекки? Будет сделано. У меня всегда много работы по пятницам и понедельникам, когда людям нужна помощь. Но в остальные дни я обычно обедаю в полном одиночестве. Все боятся, что я раскрою их тайны. Меня уважают, но совершенно не любят. А самое ужасное, что я не могу решить собственные проблемы.
Повесть посвящена острой и актуальной теме подростковых самоубийств, волной прокатившихся по современной России. Существует ли «Синий кит» на самом деле и кого он заберет в следующий раз?.. Может быть, вашего соседа?..
Переживший семейную трагедию мальчик становится подростком, нервным, недоверчивым, замкнутым. Родители давно превратились в холодных металлических рыбок, сестра устало смотрит с фотографии. Друг Ярослав ходит по проволоке, подражая знаменитому канатоходцу Карлу Валленде. Подружка Лилия навсегда покидает родной дом покачивающейся походкой Мэрилин Монро. Случайная знакомая Сто пятая решает стать закройщицей и вообще не в его вкусе, отчего же качается мир, когда она выбирает другого?
Это книга об удивительном путешествии нашего современника, оказавшегося в 2057 году. Россия будущего является зерновой сверхдержавой, противостоящей всему миру. В этом будущем герою повести предстоит железнодорожное путешествие по России в Москву. К несчастью, по меркам 2057 года гость из прошлого выглядит крайне подозрительно, и могущественные спецслужбы, оберегающие Россию от внутренних врагов, уже следуют по его пятам.
"Хроника времён неразумного социализма" – так автор обозначил жанр двух книг "Муравейник Russia". В книгах рассказывается о жизни провинциальной России. Даже московские главы прежде всего о лимитчиках, так и не прижившихся в Москве. Общежитие, барак, движущийся железнодорожный вагон, забегаловка – не только фон, место действия, но и смыслообразующие метафоры неразумно устроенной жизни. В книгах десятки, если не сотни персонажей, и каждый имеет свой характер, своё лицо. Две части хроник – "Общежитие" и "Парус" – два смысловых центра: обывательское болото и движение жизни вопреки всему.Содержит нецензурную брань.
Героиня романа Инна — умная, сильная, гордая и очень самостоятельная. Она, не задумываясь, бросила разбогатевшего мужа, когда он стал ей указывать, как жить, и укатила в Америку, где устроилась в библиотеку, возглавив отдел литературы на русском языке. А еще Инна занимается каратэ. Вот только на уборку дома времени нет, на личном фронте пока не везет, здание библиотеки того и гляди обрушится на головы читателей, а вдобавок Инна стала свидетельницей смерти человека, в результате случайно завладев секретной информацией, которую покойный пытался кому-то передать и которая интересует очень и очень многих… «Книга является яркой и самобытной попыткой иронического осмысления американской действительности, воспринятой глазами россиянки.