Чердак дядюшки Франсуа - [57]

— Ваше величество, — произнёс он в великом волнении, — медлить и колебаться нельзя. Через три часа, возможно, будет поздно, и монархии не станет…

Но король холодно попросил генерала больше не говорить с ним о «беспорядках» в столице. Он твёрдо верил и хотел убедить в этом других, что ему не может быть уготована судьба его собственного брата, Людовика XVI, на которую ему осторожно намекали его приближённые.

* * *

А в особняке Лаффита в эти самые часы заседали либеральные депутаты, которые хотели руками парижского населения убрать с престола Карла X.

Лаффит был хорошо известен в среде парижских биржевиков и финансистов. Один из главных финансово-банковских деятелей, он принадлежал к партии так называемых либералов, или независимых. В этой партии были широко представлены круги торгово-промышленной буржуазии и интеллигенции. Одни из них стояли за буржуазно-конституционную монархию, другие готовы были, чтобы во главе правления стоял кто-либо из Бурбонов, однако при условии, чтобы он создал представительное правительство, установил ответственность министров перед парламентом, а также свободу личности, слова, печати и выборов. Некоторые на словах соглашались даже на Республику.

Для того чтобы укрепить своё господство, буржуазии нужно было обеспечить себе большинство в палате. Она хотела взять в руки власть, не сбрасывая короля. Но Карл X был неподходящим для буржуазии королём.

Не здесь ли, в роскошном особняке Лаффита, родилась идея лишить Карла X трона и временно назначить наместником королевства герцога Орлеанского с тем, чтобы потом сделать его королём? А король, получивший власть из рук буржуазии, будет чувствовать свою зависимость от неё, будет на неё опираться… Значит, первоочередная задача добиться выбора наместником герцога Орлеанского.

Все наперебой восхваляли его, приводя различные факты из его биографии. У него-де ничем не запятнанная репутация; в 1792 году он отличился как патриот в сражениях под Вальми[29] и под Жемаппом.[30] А оказавшись в эмиграции, никогда не выступал против Франции.

В то время как на улицах шли бои, в редакции «Ле Насиональ» собрались левые журналисты и писатели. Они приняли декларацию, которая призывала население Франции оказать сопротивление правительству.

В своей декларации они писали:

«“Ле Монитер” опубликовал наконец пресловутые ордонансы, слухи о которых задолго предшествовали их появлению. Итак, законный порядок вещей нарушен, начинается режим силы. При создавшемся положении послушание перестаёт быть долгом. Журналисты в первую очередь должны дать пример сопротивления властям, которые отреклись от законности. До сих пор королевская власть считалась с Хартией… Поскольку правительство нарушило законность, мы больше не обязаны повиноваться. Мы попытаемся по-прежнему печатать наши газеты, не спрашивая на то позволения, чтобы они получили распространение во всей Франции…»

Документ был подписан редакторами всех главных органов печати города Парижа и, несмотря на разгром типографий, появился 28 июля в газетах «Ле Глоб», «Ле Насиональ» и «Ле Тан».

Эти газеты были предусмотрительно отпечатаны только на одной стороне, чтобы их можно было наклеивать на окна, ставни, заборы тех домов, где жили абоненты этих газет. Таким образом, редакции как будто и не нарушали закона, так как не посылали запрещённую газету абонентам, в то же время они не оставляли своих подписчиков без сведений о том, что происходит.

Ознакомившись с протестом, королевский прокурор Бийо подписал приказ об аресте сорока пяти журналистов, чьи подписи стояли под документом, а также владельца типографии газеты «Ле Насиональ». Бийо передал эти приказы в префектуру полиции, но её начальник уклонился от выполнения приказа, ссылаясь на то, что уже поздно, и арест может быть осуществлён только завтра. Бийо был вынужден согласиться. А события 29 июля приостановили не один только замысел Бийо…

Глава двадцать четвёртая Семья Менье

Двадцать седьмого Жак и Клеран не вернулись домой. И хотя Бабетта разумом понимала, что Жак не вернётся и сегодня, надежда не оставляла её, а вдруг муж всё-таки придёт.

Она, Люсиль и Мишель сидели за обеденным столом, который казался им зловеще пустым без главы семьи. С улицы доносились тревожащие выстрелы, то с той, то с другой стороны. И вдруг резко прозвучал пушечный выстрел.

Мать и дочь беспокойно переглянулись.

В эту минуту в дверь постучали.

К удивлению, они увидели, что на пороге стоит парикмахер Леду. Он тяжело дышал и был неузнаваем: руки его тряслись, всегда безукоризненно причёсанный и завитой парик на голове, служивший рекламой его ремеслу, был растрёпан, а аккуратно выложенные на щеках бакенбарды всклокочены.

— Катастрофа! — еле вымолвил он дрожащими губами.

— Что случилось? Где? На нашей улице? — в один голос спросили Бабетта и Люсиль.

— Может быть, ещё и не на нашей. Но катастрофы не миновать! — замогильным голосом произнёс парикмахер. — Мосье Жака нет дома?

— Нет…

— Я так и думал! Ах, какая беда! Какая беда! Ведь я пришёл с ним посоветоваться. Мадам Барбара, вы тоже можете мне дать совет. Хотя, по правде говоря, я предпочёл бы поговорить с вашим мужем… Дело, видите ли, в том, что многие уже сняли вывески, которые так или иначе могут их скомпрометировать… Вы знаете, что произошло с господином Летюве, поставщиком обуви для солдат и его королевского величества?