Черчилль и Оруэлл: Битва за свободу - [41]

.

Кроме того, Черчилль, в отличие от многих, понимал, что военные действия, не имеющие тактического смысла, могут быть выгодными по стратегическим или политическим причинам. Черчилль знал, что в военное время для армии почти всегда лучше быть чем-то занятой– например, атаковать немцев в Норвегии, как британцы той весной, – чем не делать ничего и уступить инициативу врагу. Он сознавал, что иногда это стремление к действию будет трудно оправдать в сугубо военном отношении. «Не нужно спорить об эффективности бомбежек Германии, – сказал он однажды авиационным командирам, – поскольку у меня есть собственное мнение на этот счет, а именно, что решающего значения они не имеют, но это лучше, чем ничего»[480].

Черчилль лучше большинства людей понимал «зашоренность» мышления военных, особенно опасную тенденцию рассматривать операции в отрыве от стратегической ситуации в целом. В начале войны он попросил Чемберлена иногда проводить совещания без генералов и адмиралов. «Многое из того, что мы взваливаем на командующих, выходит за рамки их профессиональной сферы, – писал он. – Я осмелюсь предложить иногда обсуждать общее положение без них. Я считаю, что по многим пунктам мы не доходим до сути дела»[481].

Опыт, полученный в годы Первой мировой и в еще большей степени в периоды пребывания на посту руководителя Королевского ВМФ, выработал у Черчилля тонкое чутье на уловки военной бюрократии. Он побуждал подчиненных сокращать число офицеров, занятых административными функциями, и переводить их на должности, в которых они могли воевать. В августе 1940 г., когда катастрофически не хватало летчиков, он провел потрясающую работу по выдавливанию способных офицеров Королевских ВВС из-за конторок в кабины самолетов. «Естественная склонность каждого командира авиабазы – иметь как можно больше подчиненных, – заявил он командованию ВВС. – Адмиралы ведут себя точно так же. Как тщательно ни перетряхивай состав, загляните через несколько недель и вы увидите, сколько опять наросло жира»[482].

Если генералы могли сослаться на реальную военную необходимость, он прислушивался. В первые недели его премьерства, в мае и июне 1940 г., когда французы сильно давили на него, убеждая отправить во Францию больше истребителей, а некоторые советники утверждали, что это решит исход войны, Черчилль принял во внимание точку зрения своего авиационного командования и отказался от этого шага. Оглядываясь назад, Стивен Банги писал: «Это решение, безусловно, было верным. Истребители не изменили бы ситуацию во Франции, но были чрезвычайно важны в Британии»[483]. Это докажет развернувшаяся летом того года битва за Британию – решающий период в жизни Черчилля.

Глава 7 Война с Германией, попытки достучаться до Америки 1940–1941 гг.

8 августа 1940 г. Герман Геринг, командующий люфтваффе, военно-воздушными силами Германии, инструктировал подчиненных перед началом операции «Адлер»: «Вскоре вы прогоните с неба британскую авиацию. Хайль Гитлер!»[484] Британская разведка перехватила этот приказ, информацию передали Черчиллю.

Вступая в бои, командиры люфтваффе полагали, что авиационная кампания успешно завершится через две – четыре недели[485]. Сегодня это кажется самонадеянным, но тогда вполне укладывалось в череду недавних легких побед Германии в Польше, Голландии, Бельгии и Франции. Многим казалось, что Германию не остановить. В отправленной в Вашингтон телеграмме посол Кеннеди писал, что, по его мнению, если у Германии столько самолетов, сколько она заявляет, с Королевскими ВВС будет покончено, после чего поражение Британии выглядит «неизбежным»[486].

Воздушные бои кипели в небе над южной Англией в течение всего лета и начала осени 1940 г. Истребители люфтваффе перелетали Ла-Манш за шесть минут и вступали в воздушные бои в небе Южной Англии[487].

В эти месяцы Черчилль стал символической фигурой, объединявшей Англию. Оруэлл с восхищением наблюдал эту трансформацию. «Кто бы поверил семь лет назад, что у Уинстона Черчилля есть какое бы то ни было политическое будущее?» – записал он в августе в своем дневнике[488]. Когда британцы оказались перед реальной перспективой вторжения, даже те, кто годами чернил Черчилля, перешли на его сторону. Мало кто сделал больше для того, чтобы не допустить Черчилля в правительство в середине 1930-х гг., чем «Ти Джей» Джонс, политический советник премьер-министра Болдуина. Теперь и он увидел человека, которого так долго принижал, в новом свете. «Восхождение Уинстона на вершину… привело к громадной перемене, – написал он. – Наконец страна очнулась и трудится»[489]. Чуть позже он добавил: «Уинстон сейчас единственный оратор в Уайт-холле, слова которого способны достичь и тронуть каждого»[490].

Однако раскаивались не все. Джеффри Доусон, поддерживавший политику умиротворения редактор The Times, в том же 1940 г. писал доживавшему последние дни Невиллу Чемберлену: «Я всегда буду неисправимым сторонником того, что называется “мюнхенской политикой”»[491]. В тот же период Оруэлл поспорил с молодым пацифистом[492] в «Кафе Роял», традиционном месте встреч писателей и художников. Война закончится к Рождеству, уверял юнец: «Очевидно, что все идет к компромиссному миру». Когда Оруэлл заметил, что нацисты станут казнить писателей, таких как он сам, его оппонент, вдохновенный художник, ответил: «Что ж, очень жаль!»