Черчилль и Оруэлл: Битва за свободу - [37]

Галифакс, одобрявший идею мирных переговоров, тем вечером записал в дневнике: «Я подумал, что Уинстон порет отъявленную дичь»[423]. По мнению Галифакса, переговорная позиция Англии была сильнее, пока Франция воюет, – что должно было продлиться еще две недели, – и пока английские авиазаводы не разбомблены[424]. Он также считал, что цель Британии не сражаться с Германией и победить ее, а максимально сохранить независимость в рамках определенного мирного сосуществования. Шокирующее рассуждение в свете главного урока, полученного правительством Чемберлена: вести переговоры с Гитлером с позиции слабого – это просто безумие.

Тем не менее Черчиллю предстояло пройти по узкой тропинке. Два британских политика, писавшие о Черчилле, сделали разные, но взаимодополняющие замечания о его положении в этот решающий момент. Политик и писатель Борис Джонсон, ставший в середине 2016 г. британским министром иностранных дел[425], отмечает, что Черчилль «боролся за свою политическую жизнь и авторитет, а если бы он уступил Галифаксу, с ним было бы покончено»[426]. Столь же справедливо мнение Роя Дженкинса, что Черчиллю требовалось опровергнуть позицию Галифакса, не вынудив при этом его и Чемберлена покинуть правительство. Черчилль на тот момент еще не настолько завоевал лояльность Консервативной партии, чтобы пережить их уход. Если бы эти двое ушли, «его правительство стало бы несостоятельным»[427], замечает Дженкинс, сам на протяжении нескольких десятилетий являвшийся членом парламента от лейбористов и занимавший высшие правительственные посты в 1960-х и 1970-х гг.

На заседании военного кабинета 27 мая Галифакс жаловался сэру Александру Кадогану, что не может больше работать с Черчиллем[428]. Черчилль, возможно почувствовав угрозу разрыва, предложил Галифаксу прогуляться в саду и говорил с ним с нотами «извинения и восхищения» в голосе[429], – писал Галифакс в своем дневнике.

Покончив с этим умасливанием, Черчилль уже на следующий день показал зубы, прямо заявив на очередной встрече членов правительства, что капитуляции не будет и что, пока он у власти, он не станет вести переговоры с нацистами[430]. «Если долгая история нашего острова должна в конце концов завершиться, то пусть она завершится только тогда, когда каждый из нас, до последнего, будет лежать, испуская дух, на земле в луже собственной крови», – поклялся он[431]. Примерно в то же время он написал в записке подчиненному: «Англия не выйдет из войны, что бы ни случилось, пока Гитлер не будет разбит или пока мы не перестанем быть государством»[432]. Это было восхитительно сильное краткое заявление, тем более что оно исходило от человека, находившегося на своем посту меньше трех недель. Вплоть до этого момента, как пишет Джон Чармли в подробной биографии Черчилля, «мысль о том, чтобы хотя бы начать переговоры с целью узнать, какими могут быть гитлеровские условия мира, пользовалась большой поддержкой»[433]. После этого уже не стоял вопрос, будет ли Британия сражаться. Саймон Шама, пожалуй, преувеличивая, описывает разгром Черчиллем позиции Галифакса как «первое великое сражение Второй мировой»[434], однако трудно упрекнуть его за этот энтузиазм. Если бы Черчилль в тот день подчинился своему кабинету, вполне вероятно, это стало бы последним ключевым моментом Второй мировой войны.

Немцы, не посвященные во внутренние распри членов британского правительства, еще несколько месяцев надеялись на то, что «Черчилль и его банда»[435] будут изгнаны и это откроет дорогу к мирному соглашению. Более того, их разведка ввела их в заблуждение, сообщив, что тенденции в британской политике по-прежнему благоприятствуют этому результату. Йозеф Геббельс, глава нацистской пропаганды, в июне сказал своим сотрудникам: «Будет сформировано соглашательское правительство. Мы очень близки к окончанию войны»[436]. Шведский посол в Лондоне в том же месяце сообщил своему правительству, что, судя по всему, предстоят мирные переговоры и что «Галифакс может стать преемником Черчилля»[437]. Еще месяц Гитлер обдумывал возможность того, что Черчилля заменят некой комбинацией Галифакса, бывшего премьер-министра Дэвида Ллойда Джорджа и Чемберлена[438].

Великая ораторская кампания Черчилля 1940 г.

4 июня 1940 г., когда шла эвакуация из Дюнкерка, Черчиллю предстояло представить парламентариям подробности одного из худших дней в британской истории. Британские острова оказались близки к покорению, как никогда за 400 последних лет их истории.

Он выступил мастерски, сумев одновременно описать утрату Британией армии, как унизительный разгром, и спасение от него, как чудо. «Когда ровно неделю назад я просил палату назначить этот день для моего выступления, я боялся, что моей тягостной обязанностью будет извещение о величайшем военном поражении в нашей долгой истории»[439], – начал Черчилль. Можно было опасаться, что домой вернутся лишь 20–30 тысяч британских солдат, что означало бы гибель или пленение нескольких сотен тысяч человек. Однако «чудо избавления, достигнутое доблестью, стойкостью, идеальной дисциплиной, безупречной службой, силой духа, умением, непобедимой верностью, было явлено всем нам».