Черчилль: быть лидером - [29]

В романе «Саврола» он следующим образом описывает творческий метод главного героя (читай – свой собственный):

«Его выступления – он сделал их много и прекрасно отдавал себе отчет в том, что в этой области нельзя достичь успеха без тяжелого труда. Что он должен был сказать? Он выкуривал одну сигарету за другой. Среди дыма Саврола увидел фразу, которая глубоко проникнет в сердца толпы; он увидел удачную мысль, прекрасный оборот, который станет понятным даже для неграмотных слушателей, который найдет отклик в душе самых обычных представителей его аудитории; он увидел то, что заставит их оторваться от материальных забот и пробудит в них чувства. Его идеи стали облекаться в слова, которые в свою очередь собирались в предложения. Саврола начал их повторять про себя. Мысли следовали одна за другой, превращаясь в быстрый поток. Он схватил листок бумаги и начал быстро делать записи карандашом. Это основная мысль, не сможет ли повторение в этом случае усилить ее, сделать на ней ударение? Он быстро записал черновой вариант предложения, затем стал вычеркивать в нем отдельные слова, после чего написал все заново. Звук будет ласкать уши публики, смысл – совершенствовать ум, заставляя их думать. Пока он работал, время летело незаметно. Домработница зашла в комнату, принесла ланч. Она нашла Савролу погруженным в мысли. Она уже видела его таким до этого, поэтому не стала ему мешать. Невкусная еда стояла на столе и остывала, в то время как стрелки часов проходили один круг за другим, отсчитывая значительный промежуток времени. В какой-то момент Саврола встал из-за стола и начал расхаживать по комнате короткими шажками, говоря сам с собой низким голосом, делая ударения на отдельных словах и фразах. Вдруг он остановился, стремительно сел за стол и что-то записал. Это была концовка речи» [202] .

Сравним это описание с воспоминаниями современников, непосредственными свидетелями того, как Черчилль создавал свои шедевры. Секретарь Элизабет Лэйтон писала в своих мемуарах:

«Во время работы над текстами выступлений Уинстон ходил взад-вперед по комнате, его лоб морщился от мыслительного процесса, полы его одежды развевались за ним. Иногда он на непродолжительное время садился в кресло, иногда прерывался, чтобы зажечь сигару. Он мог достаточно долго ходить, экспериментируя с отдельными фразами и предложениями. Иногда его голос переполнялся эмоциями и слезы бежали по щекам. Когда вдохновение достигало предела, Уинстон начинал жестикулировать, и предложения одно за другим начинали появляться в комнате, наполняя помещение необыкновенным чувством сопричастности. Вы на себе чувствовали, как умирали солдаты, как до изнеможения трудились рабочие. Вы начинали ненавидеть врага и стремиться к победе» [203] .

В отличие от своего героя, в зрелые годы Черчилль не писал тексты к выступлениям собственноручно. Он их диктовал. Известный спичрайтер и оратор Томас Монтальбо сравнил диктовку Черчилля с работой над музыкальным произведением. В такие минуты, по его словам, Черчилль напоминал композитора: «Его сигара была сродни палочке дирижера, которая отбивала ритм произнесенных слов» [204] .

Черчилль мог диктовать в любых условиях – в своем кабинете, в саду Чартвелла, в машине, направляясь из Вестерхейма в Лондон. Он всегда внимательно просматривал текст, отпечатанный секретарями, заменяя неудачные фразы и дополняя его новыми мыслями.

Как правило, ответственные речи готовились несколько суток, постоянно переписывались и еще раз редактировались. Отдельные фразы, по воспоминаниям помощников, Черчилль мог вынашивать и того больше – неделями, даже месяцами. Он заранее записывал их в специальный блокнот, после чего использовал при необходимости [205] .

Секретарь Черчилля в Адмиралтействе (начало Второй мировой войны) Джеффри Шекспир вспоминал:

«Будучи свидетелем того, как Дэвид Ллойд Джордж готовил свои речи, мне было интересно познакомиться с техникой Черчилля. Уинстон не использовал записок или тезисного изложения того, что собирается сказать. Он диктовал напрямую секретарю-машинистке, которая тут же печатала все на бесшумной машинке. Помню, как однажды вечером он сказал, обращаясь к машинистке: „Вы готовы? Сегодня я в ударе“. После того как отдельные куски были готовы, Уинстон быстро просматривал их, заменяя слова по тексту, – либо чтобы смягчить сказанное, либо, наоборот, чтобы усилить какую-нибудь мысль. В процессе диктовки мысли одна за другой появлялись на свет в ровной и очень логичной последовательности. По завершении диктовки секретарь на следующее утро приносила Черчиллю последний вариант, который снова подвергался правке» [206] .

Коллега Джеффри Шекспира Джон Колвилл писал в своем дневнике:

«Наблюдать за Уинстоном в процессе диктовки – это то же самое, что присутствовать при рождении ребенка: столь напряженны его эмоции, столь возбужденно его состояние, столь необычны звуки, издаваемые им в процессе дыхания. Потом звучит мастерское предложение – и в конце знаменитое „Дай мне!“ [207] Он берет листок машинописного текста и начинает его редактировать» [208] .

На предмет точности представленной информации и необходимости привлечения какого-нибудь специального департамента речи премьер-министра проверяли его личные секретари. При необходимости тот или иной фрагмент речи отправлялся в соответствующее ведомство для уточнения. Не обходилось и без забавных эпизодов. «Какой дурак предложил это?» – возмутился однажды Черчилль, прочитав очередной комментарий. В целом же, по словам личного секретаря премьера сэра Джона Мартина, «редко какое-нибудь дельное замечание не находило отражения в финальной версии» [209] .