Чепель. Славное сердце - [33]

Родная Дерэчица, ты пра Брэна грай-грай!

Родная Дерэчица, чарку наливай!

Под конец песни полное застолье взрослых встали из-за столов и пели, пританцовывая. Бранибор немного смущённо улыбался. Родители подошли к Бранибору. Дед поцеловал Бранибора в темя, а матушка прижала богатыря к сердцу. Родня и гости шумно делились впечатлениями — надо же, про деда песня или про Бранибора?

А у деда и ещё не все гости! Во время исполнения песни «Речица» во двор зашли два путника — молодой и старый. Они постояли в сторонке, не мешая пению, слушали и смотрели на всё происходившее. Были одеты по-дорожному, но в западной манере: плащи короткие с капюшонами. На ногах деревянные башмаки с кожаным удобным верхом. В руках котомки, за двором остались привязанные к плетню кони с большими седельными сумками. Молодому человеку на вид было лет шестнадцать-семнадцать, он выглядел крепким и спокойным и имел светлое лицо, обрамлённое золотистыми волосами, собранными на затылке в пучок. Старший, довольно ветхий на вид мужчина, видимо, страдал кашлем — всё время прикладывал ко рту платок, зябко сутулился, несмотря на отличную весеннюю, уже летнюю погоду. Волосы его с обильной проседью были немного растрёпаны, а взгляд растерян.

Дед Буривой, привычный до появления у себя самых разных, в том числе больных людей, не обратил на них особого внимания до самого окончания песни Янки с друзьями. Когда же обернулся к ним, его лицо сначала замерло, затем дед нахмурился и, идя навстречу, спросил:

— Хто вы?

Старший прочистил горло и хотел что-то сказать, вместо этого протянул вперёд к деду руки.

— Чи гэто ты, Меркул?! — спросил дед, узнавая гостя.

— Это я, Борри! Не обнимай меня сильно, я болею — простыл в дороге и никак не приду в себя. Прости, это вместо приветствия, друг мой!

— Как же ты у меня оказался, дружище?! Я уже не надеялся, что увидимся, прошло, наверное, лет двести! — Буривой всё равно крепко обнял Меркула.

— Ну, не двести, но лет сто точно! — Меркул засмеялся и закашлялся вместе. Молодой гость с удивлением смотрел на обоих.

— А гэто кто с тобой… дай я отгадаю! — дед смотрел, глазам не веря, на юношу в дорожном плаще.

— Ты отгадал, Борри, — читая по глазам Буривоя, сказал Меркул. — это их сын!

— Мать честная! Мальчик мой, дай я обниму и тебя! — Буривой заключил в крепкие объятия молодого человека, который, кажется, понимал, что к чему, но стеснялся. — Как же тебя зовут, скажи мне?

— Элипрандо.

— И сколько же тебе лет?

— Исполнилось шестнадцать.

— Будешь настоящий хоробр-богатырь*…

Дед вдохновлено, с блеском в глазах обернулся к толпе своих родных и друзей:

— Люди, побачьте, хто гэто до нас прыехау*! Надея, гэто Элипранд! Моей сестры Олёны сын! Из Милана приехал! Ты помнишь Бонифация? Это их с Олёной сын. И Меркул приехал! Дети мои, познакомьтесь, Элипранд — ваш брат двоюродный. Моей сестры, я вам рассказывал, и Бонифация Миланского удалого боярина сын. А это — Меркул, друг Бонифация и мой друг. Вот какие вы, молодцы, приехали! Пошли к столу, бо у нас свято — Трибожий день!

Новых гостей обступили с приветствиями, рукопожатиями и объятиями, родня заморская приехала — это всегда событие. Повели к столам кормить, поить, распрашивать.

— Как же поживаете вы в городе Милане? — Буривой накормил, напоил Меркула и Элипранда и стал спрашивать. — Как батюшка твой с матушкой, Элипранд, здоровы ли?

— Спасибо за угощение, дядя Буривой! Меня матушка отправила к Вам. Надо передать, что мой папа умер.

— Ой-ё-ёй! Дитя моё! Как же так, он меня моложе лет на пятнадцать!

— В прошлом году это случилось. Вдруг разболелась голова. А на утро не проснулся. — пояснил Меркул. — «Церебральный удар от избытка жара» сказал знакомый наш доктор.

— Какой удар? — переспросил внимательно слушавший рядом Святояр.

— О, простите, не помню, как по-вашему сказать! — замялся Меркул.

— Ну… цебер, голова… Мозговой удар, сынку… — пояснил наш дед-лекарь. — Да-да, «от избытка жара»… Переживал, значит, много. Хороший был человек. Близко к сердцу многое принимал. Да, я помню… Помню как он руки твоей мамы просил у меня. Отца-то у нас уже не было, а я был старший мужчина в семье. На колено встал, руки сложил к груди и говорит с чувством таким сильным: «Борри! — так же как ты (к Меркулу) меня называл — прошу тебя: выдай за меня свою сестру Оленюшку. Мне без неё жизни не будет никакой. Если ты мне откажешь — я умру прямо сейчас перед тобой!» И она тоже тут подбежала, на колени упала рядом: «Буревоюшка, братик, не губи нас, позволь пойти замуж за Бонифация!» — Да, вот мальчик какой славный получился… Прошло семнадцать лет. Давай помянем твоего отца, сегодня день подходящий.

В братину налили медовой браги и пили по кругу по два глотка все мужчины.

— Мама ни о чём не жалеет, и просила передать, что благодарна Вам за всё, дядя Буривой. Она велела передать Вам вот это. — Элипранд снял с пояса большой нож. Добротный нож без изысков с простой деревянной ручкой, что и на охоте и на войне может быть хорошим подспорьем. — Это нож отца, она не хочет, чтобы я его носил, не хочет, чтобы я тоже был военным.

Буривой взял в руки нож. Помолчал. Посмотрел на Меркула. Тот покивал головой.