Чемпион - [7]

— Да поживей, чего это ты там завозился? Если уж я завозился, значит так нужно было...

— Подожди, никак не могу найти.

— Может быть, в другом кармане?

— Нет, в этом.

Мои пальцы никак не могли определить, какая из двух бумажек пятирублевая. Наконец я решился — будь, что будет. Потянул одну. О, неудача! Сердце мое замерло: десятирублевая.

— Эй, так это же десять рублей! — обрадовался Сул­тан. — Ну и хитрец ты, Черный Кожа! Ладно, давай.

— Я думал, что это пятирублевая, — оказывается, все десять, — притворился я, будто ошибся. — Пять рублей вернешь мне.

— Хорошо, хорошо, — поспешно сказал Султан, заби­рая у меня деньги.

Когда Султан скрылся в магазине, я снова запустил руку в карман и достал вторую бумажку. Это была пяти­рублевая. Она вся помята, видимо, не мало ей пришлось побывать в разных руках. Я разгладил ее и спрятал в карман.

Из магазина вышел Султан с оттопыренными карма­нами.

— Что ты купил?

— Дорожные заботы, — подмигнул он, прыгая в седло и принимая от меня поводья.

Когда выехали из аула, Султан повернулся ко мне и спросил:

— Куришь?

— Нет.

Он натянул поводья — конь пошел тише, — потом до­стал из кармана пачку сигарет, распечатал ее и протя­нул мне.

— Кури.

— Не буду. Кури сам. Ты лучше верни мне остальные деньги.

— Потом верну. Да бери же сигарету! Если будешь курить, скорей доедем.

Я взял. Султан чиркнул спичку и дал мне прикурить.

— Эх ты, грамотей, — поморщился он, видя, как не­уклюже я курю. — Разве так курят? До сих пор не знаешь, как втягивать в себя дым. Зря сигарету портишь. Вот как надо... — он набрал полный рот дыма и залпом втя­нул в себя.

Не желая осрамиться, я последовал его примеру и глубоко затянулся. Едкий противный дым заполнил и оглушил меня. Я задохнулся и стал отчаянно кашлять. На глазах у меня выступили слезы, закружилась голова. Все, что я видел вокруг, поплыло куда-то в сторону.

— Ой-ой!.. — закричал я и повалился из седла на обочину дороги.

Султан спрыгнул на землю следом за мной, но вмес­то того, чтобы помочь мне, стал громко хохотать, хвата­ясь за живот.

— Ха-ха-ха-ха!.. Мой бедный Черный Коже, который я так люблю, когда голоден! Он умирает... Что же я те­перь скажу Милат-апай? Хотя бы он не умер, пока мы не доедем до джайляу, а то потом мороки не оберешься...

Так невесело закончилась моя единственная в жизни попытка закурить. С тех пор я не выношу табачного дыма. 

VI

Наш саврасый шел почти рысью, и когда солнце пе­ревалило за полдень, мы въехали в горы. Воздух здесь был чище и прохладнее, чем на равнине. Со стороны пере­вала, куда мы направлялись, дул приятный ветерок. Во­круг нас раскинулись зеленые луга, пестрели незнакомые мне цветы.

Дорога извивалась то вдоль весело журчащего ручья, то пересекала его и все дальше уводила нас в горы. Во­круг высились коричневые скалы, и над ними парили орлы.

Нет, я не жалел, что решился на это путешествие. Од­нако, скоро дорога начала утомлять. На заднем седле меня слишком уж трясло. Я это стал замечать только сейчас.

Глядя на мягкую зелень изумрудных лугов, я вдруг захотел спрыгнуть со своего седла и развалиться на траве. Так бы лежал до самого вечера.

На мое предложение сделать привал у родника Сул­тан ответил:

— Доедем до кумыса и там отдохнем.

Мы сделали еще несколько поворотов, обогнули ка­менный выступ и тут на склоне горы увидели сероватую юрту. Поодаль от нее к желе[2] были привязаны два жере­бенка.

— Сам аллах услышал нашу мольбу, будем пить ку­мыс, — сказал Султан и повернул коня к юрте.

Навстречу нам с лаем выскочили три собаки. Одна из них — черная, ростом с телка, — с ходу бросилась к голове лошади. Другая — маленькая, грязного цвета, — забежала сзади и с заливистым трусливым лаем пыталась схватить саврасого за хвост, словно не желая пропустить нас к юрте.

Султан спокойно помахивал плеткой направо и нале­во, чем еще больше раздразнил рассвирепевших собак.

Когда мы вплотную подъехали к юрте, из нее выбе­жал конопатый, рыжий мальчик, лет одиннадцати, и с удивлением уставился на нас. Он был в голубой сати­новой рубахе и поношенной фуражке, видимо, переши­той из большой в маленькую. Так как собаки мешали нам объясниться, мальчик схватил палку и начал их разгонять...

— Прочь. Актос! Марш на место!

Актос послушался мальчика и, урча, поглядывая на нас злыми глазами, удалился в тень. Остальные собаки поплелись за ним и утихли.

— Это чья юрта? — спросил Султан у конопатого.

— Жумагула.

— Чем занимается Жумагул?

— Он чабан, пасет овец.

— Кто дома?

— Никого нет.

— А где мать?

— Уехала в аул скотоводов, это вон за тем перевалом.

— Кумыс есть?

— Кумыса нет. Недавно были гости, выпили все.

— И ничего не оставили?

— Ничего нет, — пробурчал мальчик.

— Почему врешь? Куда ты денешь целый бурдюк ку­мыса, привязанный к кереге[3] под кроватью?

Мальчик изумленно поднял рыжие брови.

— Кто тебе сказал?

— По пути на пастбище мы встретились с Жумеке[4], это он нам сказал, — ответил Султан и толкнул меня лок­тем, давая знать, чтобы я молчал.

Простая догадка Султана, видимо, попала в цель.

— Это... говорили, будут отправлять в аул, — сказал конопатый.

— А что если ты нальешь нам по одной пиалке? Мы очень пить захотели, — На самом деле я сильно хотел пить.