Чемоданчик Пандоры - [4]

Надежда прочитала на двери номер квартиры – тот самый, шестой, который ей был нужен, – и бросилась навстречу взволнованной незнакомке.

– Вы отсюда? – задала она глупый вопрос.

Женщина посмотрела на Надежду диким взглядом и неуверенно кивнула – как будто сама не знала, отсюда ли она. Опасливо покосившись на Надежду, отвернулась и торопливо закрыла дверь квартиры.

– Конотоп, – вполголоса проговорила Надежда, понимая, что выглядит полной идиоткой.

– Что? – переспросила незнакомка, еще больше округлив свои безумные глаза, и попыталась пройти мимо Надежды.

– Конотоп, – повторила Надежда, упорствуя в своем идиотизме и стараясь в то же время сохранить уверенный и независимый вид. При этом она невольно преграждала молодой женщине дорогу к выходу. Та смотрела отстраненно, как будто не слышала, а если слышала, то не понимала.

– Вы Катя? – задала наконец Надежда вполне естественный вопрос.

Женщина помотала головой, протиснулась мимо нее и припустила вниз.

– А Катя дома? – крикнула Надежда вслед, но не получила ответа.

Дверь подъезда с грохотом захлопнулась.

Надежда Николаевна пожала плечами, повернулась к двери и нажала на кнопку звонка. Трель громко раскатилась за дверью, но никакого ответного движения не произошло. Надежда позвонила еще несколько раз – резко, требовательно, – и снова никакого результата.

– Черт знает что! – сказала Надежда и поглядела на дверь, рассчитывая на ответную реакцию.

Но дверь держалась индифферентно, то есть делала вид, что она уж точно тут ни при чем. Надежда задумалась. Имеет ли смысл расспросить старушек на скамеечке на предмет местонахождения неизвестной Кати? По всему выходило, что не имеет, поскольку старухи чрезвычайно любопытны, привяжутся с расспросами, и Надежда, сама того не желая, может разболтать им лишнее. Что-то подсказывало ей, что раненый мужчина, пославший ее отнести чемодан Кате, был бы не слишком доволен, если бы об этом узнали посторонние люди.

Надежда тяжело вздохнула и направилась к выходу. В конце концов, она сделала все, что могла для этого странного человека из маршрутки, и не ее вина, что никого не оказалось дома.

Спускаясь по ступенькам, она увидела на полу какую-то маленькую книжечку. Нагнулась, подняла. В ее руке было удостоверение в голубой дерматиновой корочке, точнее пропуск. Раскрыв его, Надежда увидела фотографию, несомненно, той самой женщины, с которой только что столкнулась в дверях. Только на этой фотографии незнакомка была еще моложе, и у нее было совсем другое выражение лица – выражение радостного ожидания и предчувствия чего-то хорошего и удивительного, казалось, что эта девушка верит, что сейчас вылетит та самая птичка, которую обещают детям старые фотографы.

А сейчас, точнее минуту назад, девушка явно ничего хорошего от жизни не ждала. Надежда отчетливо поняла, что на лице ее был страх. Дикий, безумный страх… именно страх так округлил глаза незнакомки. Впрочем, уже не совсем незнакомки – Надежда Николаевна прочла в пропуске, что девушку зовут Верой Алексеевной Зайцевой и она является сотрудницей музея И. И. Панаева. Кто такой Панаев, Надежда помнила весьма смутно – кажется, был такой русский писатель, друг и соратник Некрасова, у которого Некрасов по дружбе увел жену.

Надежда Николаевна поэта Некрасова не любила. Вот не лежала у нее душа к его стихам, не нравились они ей. Все эти причитания по поводу русской долюшки женской и про крестьян, которые пошли, солнцем палимы, казались ей фальшивыми, а сами стихи совершенно неинтересными.

Тут, кстати, вспомнился ей один случай, который произошел в их школе на экзамене по литературе много лет назад. В параллельном с Надей классе учился некий Витька Самокатов. Известен по всей школе он был тем, что терпеть не мог литературу. Из печатного слова он признавал только зарубежную фантастику да еще братьев Стругацких, всех остальных писателей, включая Льва Толстого и Достоевского, называл занудами. Поскольку в физике и математике Витька соображал весьма прилично и собирался даже поступать в университет, то литераторша покорилась неизбежному, поняв, что Витьку ей не переубедить. Вся школа знала, что сочинения за Витьку пишет Леночка Постникова – за просто так, по доброте душевной. Леночка вообще никому не могла отказать в помощи, а уж Витька-то был до того настырный, что отвязаться от него не имелось никакой возможности.

Однако на выпускном экзамене по литературе гром все-таки грянул. По закону подлости Витьке достался билет, где предписывалось рассказать о творчестве поэта Некрасова и прочитать наизусть отрывок из его поэмы «Кому на Руси жить хорошо». Если про Некрасова Витька слышал на уроках краем уха, тогда, когда не читал под партой Клиффорда Саймака и Роберта Шекли, то ни строчки из чертовой поэмы не засело в его голове. Единственное, что он помнил, – что поэма эта про сельскую жизнь, что там то пашут, то сеют, то убирают урожай. А еще возят дрова и ухаживают за скотиной.

Витька был парень толковый и решительный, он не стал опускать руки и биться головой о стену. Он взял чистый листок бумаги и уединился на последней парте, сообщив комиссии, что отвечать будет самым последним. За сорок минут Витька самостоятельно сочинил отрывок из поэмы Некрасова. Рассказывалось в нем про косьбу и начинался он задушевными словами: «К старости силушки меньше становится…» Далее в нескольких строфах Витька живописал, как тяжела работа косаря. Витька сохранил размер и интонацию, пока писал, выучил текст наизусть и прочитал его громко и с выражением.