Челтенхэм - [29]

Да, ссоры и скандалы. Они неизбежно оставляют осадок, который копится, копится и в какой-то момент достигает критической массы. Мятежный просит бури, но даже самый мятежный однажды скажет, что хорошенького понемножку. Дину хватало неприятностей на службе, дела спектров шли все хуже и хуже, а тут личная жизнь превратилась в кадриль на минном поле. Нельзя не иметь возможности расслабиться, никакие, даже самые прекрасные чувства не вынесут атмосферы вечного напряжения. Где и когда Айрис прорвет на истерику, бессмысленно даже гадать, а ситуация такая, что и без этого есть над чем поломать голову. Кроме того, положение вечного обвиняемого, вечно виноватого утомляет и нагоняет ипохондрию.

Короче, еще даже толком не наступившая семейная жизнь вымотала Дина до предела. Почему он вообще так долго терпел? Потому что любил, потому что надеялся – вот доругаемся, окончательно разберемся, и вот тут-то… Потому что, пока не было ссор, отношения были такие, что большего Диноэл и желать не смел – какими-то зубчиками, псевдоподиями, вибриссами и еще незнамо чем их с Айрис непростые натуры совпадали почти идеально.

Была, впрочем, еще одна веская причина, которую он скрывал сам от себя. Терпеть выходки Айрис его заставляло жгучее чувство вины перед Черри, желание сделать как можно серьезнее и весомее одну из причин их расставания, доказать кому-то, бог знает кому, что эта новая любовь в чем-то стоила развала его многолетней семейной жизни.

Но вот однажды ударил час. Обсуждали наступающий сезон отдыха, подгонку сроков, и Дин, отодвинув пиццу и пиво, в который раз осторожно предложил договориться по-хорошему и на время отпуска заключить пакт о ненападении – не пожалеем усилий и попробуем прожить две недели мирно. В ответ он получил стандартные вопли и обвинения, понял, что впереди еще одни загубленные каникулы, что все идет по кругу, и в приступе минутного просветления до него дошло, что характер Айрис не изменится уже никогда. Вслед за известным Хосе из новеллы Мериме Дин признал, что его подруга ни в чем не виновата, просто она такая, ее так воспитали, есть, видимо, такие семьи, где скандал – это не событие, а норма общения. Невольно вспоминаются дикие племена, живущие у водопада, – в любом случае, чтобы услышать друг друга, приходится орать. В это же вещее мгновение он ясно ощутил, что резервы исчерпаны и сил для смягчения, удержания обстановки и компромиссов больше нет. Точка. Керосин выбран досуха, пропеллеры остановились в воздухе.

Все для себя решив, Дин не стал звонить с обычными извинениями и расшаркиваниями, и Айрис уже меньше чем через сутки забила тревогу. Не получив ответа на первые вопли, она сообразила, что на сей раз перегнула палку и напрасно посчитала еще не состоявшийся очаг такой уж неприступной крепостью. Ко всему прочему, любила она по-настоящему и наверняка даже сквозь красную пелену гнева различала, где кончается ее власть и начинаются уступки Диноэла. Оценив масштаб угрозы и не жалея телефонных аккумуляторов, она каялась, говорила «бедный ты мой, бедный», клялась, что осознала, обещала стать другой и предлагала начать сначала. До нее стал доходить размер потери. Но Диноэл уже сидел в кабинете у Айвена. Он не представлял себе, как можно что-то начинать заново на том месте, где все вокруг – вода, земля, самый воздух – безнадежно отравлены на много десятилетий вперед. В итоге осталась лишь боль, и еще – два неразделимо перемешанных чувства: страшнейшая злость и досада; двое искренне любящих людей потратили три года, чтобы мучить друг друга, не жалея сил, и еще – нездоровое облегчение от того, что кошмар наконец закончился.

Об Айрис и связанных с ней проблемах Айвен мог лишь догадываться, он думал, что по-прежнему имеет дело с эхом от развода с Черри, но ситуацию понял правильно. Бедняга и не подозревал, каким неприятностям открывает дорогу.

– Траверс, – сказал Айвен. – Самое подходящее место для тебя и твоих бармоглотов.

Да, не раз он потом проклинал свое скоропалительно-недальновидное решение. Вольные шерифы «Спектра» среди анархии Траверса обернулись страшной головной болью для Института. Но все по порядку.

Дин поворочался в ванне, на полминуты завис в водной толще, опираясь на большие пальцы рук, потом добавил горячей воды. Именно после развода пришла конечная, ужасающая самостоятельность и еще более ужасающее одиночество – Черри была последней женщиной в его жизни, с которой он мог чем-то всерьез поделиться, посоветоваться, просто высказаться. Дальше он уже четко и безнадежно разделял женщину и человека.

Сказать, что Траверс – это такой район космоса, значит не сказать ничего. Штука в том, что район космоса на карте и в голове какого-нибудь пилота или просто путешественника и то, что физически присутствует в реальности, – это очень и очень разные вещи, зачастую парадоксально разные.

В космосе прямая – вовсе не кратчайшее расстояние между двумя точками, летать напрямую в космосе невозможно, он сложен и неоднороден, даже луч света здесь идет по многосложной кривой, много от чего зависящей, а всякие подпространства и нуль-переходы и вовсе выписывают вензеля, от которых ум заходит за разум. Порой, чтобы попасть на соседнюю планету, которую в соловьиную ночь можно различить невооруженным глазом, приходится проделывать крюк на полгалактики через всевозможные переходы и ретрансляторы, и наоборот – попробуй пойми, почему минутный гиперпроход запросто соединяет две, скажем, станции, удаленные друг от друга на расстояние, которое и вообразить-то трудно. Кстати, такое положение вещей, когда карта-схема и астрономическая реальность вопиющим образом не совпадают, никого не смущало – масштабы Вселенной таковы, что понятия «близко – далеко» в человеческом понимании этих терминов теряют свой смысл.