Человеку нужен лебедь - [22]

— Хорошо, Михал Григорич, — и улыбнулся. Глаза его еще более сузились, светились радостью. — Ух, как хорошо рыбачить!

— Каков Карбулаев? — кивая головой на него, весело спросил Круглов. — У него кто рыбачьего промысла не понимает, тот и цены не имеет. Как он покрикивал, а?

— Вай, вай, извиняй, пожалуйста, Михал Григорич, — смущенно заговорил старик. — Я хотел… я думал… — И, поняв, что я не помню его окриков или считаю их вполне законными, спокойно пояснил: — В работе забываешься, а как же? — Тронул меня за руку, пригласил: — Пойдем с нами, у нас ушица из окуней доходит на костерке. Ух, вкусная!

Мы пообедали. Рыбаки, развесив сушить на вешалах невод, погрузили рыбу на арбу, уехали к косарям. Я же, решив переждать зной, направился было к зарослям тамариска, как вдруг увидел, что к противоположному берегу кто-то спешит. Вглядевшись, узнал Егора Ивановича Тепишева.

Егора Ивановича в его родном селе прозвали «Башлыком». А он отродясь никогда не носил башлыка, не собирался его иметь, вообще терпеть не мог повязанной шеи и даже никогда не застегивал верхней пуговицы косоворотки, а вот все же прозвали за что-то «Башлыком». Правда, имел он привычку не расставаться с большой, наверное из целой овчины, шапкой, даже в невыносимую жару она была всегда на нем. Сам Егор Иванович маленький, а шапка с оберемок сена, и иной раз смешно — не то человек в шапке идет, не то шапка человека несет.

Мелкие черты, небольшое лицо, длинные волосы, свисающие на лоб и закрывающие хитроватые глаза, — все в Егоре Ивановиче было непривлекательно. И лишь когда он откидывал волосы со лба, широкого, чистого, лицо как-то сразу становилось внушительным и красивым. К незнакомому собеседнику он всегда приглядывался исподлобья, будто прикидывая, на что тот способен. Семью он имел примечательную: семь дочерей — и, говорят, Егор Иванович опять радуется — ждет восьмую дочь.

На колхозных собраниях он молчалив. Егор Иванович для себя должностей не просил, выбирать его не догадывались, может еще и потому, что в селе он был редким гостем. Он в поле или в ночном; он сено косит или овец в креозоте купает; он птичник, пастух, чабан, ловец… Кем только он не был, даже охотником.

Рассказов про него по селу столько ходило, что не поймешь, где быль, а где небылица.

Однажды бык его рогами поддел. Дело было на колхозной ферме в трех километрах от села. Зажав рукой рану, прибежал в больницу — доктора диву дались: с такой раной прибежать?.. Около отары бешеного волка гарлыгой убил, а увидел в камышах дикого кабана — сбежал, да еще и ружье потерял, убегая… Скотину Егор Иванович лечил сам — знал дедовские методы и редко когда не выхаживал животное, ветеринары отступятся — зовут Егора Ивановича.

Мне он нравился. Уж очень нужный человек в колхозе: все мог, все умел, ни от чего не отказывался. По делу встречался и я с ним. Строили в колхозе новый телятник. Плотники поспешили, небрежно накрыли камышом крышу. Взобрался Егор Иванович наверх, раскидал камыш, потом, покрикивая на всех, так мастерски сделал кровлю, что мастера позавидовали. А у него на правой руке целых только два пальца — еще до войны руку ему покалечила разорвавшаяся старая берданка.

Зашел он как-то вечером ко мне — я только что вернулся с вечерянки, — поздоровался, шапку под мышку сунул, этак официально заговорил:

— Товарищ инженер Сельстроя, извините меня, может, я помешал, то я и уйти могу.

— Ну что вы, Егор Иваныч. Садитесь, говорите, с чем пришли.

— Вы сами видите… дичи много около Вышки, — повел рукой бахчевод (в это время Егор Иванович впервые в колхозе выхаживал арбузы и дыни). — А у меня пороха нет, нет дроби. Надо дать. — Говорил спокойно — не просил и не требовал, а будто напоминал о долге.

Трудно выполнять такую просьбу, находясь километров за тридцать от своих запасов. Не жаль дроби и пороха, жалко — потеряешь возможность поохотиться лишний раз и добыть себе дичи на обед и ужин, когда находишься в командировке. Скрывая тревогу, я спросил:

— Сколько?

— Пять зарядов.

Вынул из патронташа пять патронов и подал ему.

— Мне заряды нужны, гильзы у меня есть.

— Возьмите, Егор Иваныч, — уже попросил я.

Он наотрез отказался. Я разрядил патроны и отдал ему порох и дробь. Егор Иванович поблагодарил и ушел. Потом оказалось, что на бахчу повадилось стадо диких свиней — они любят полакомиться арбузами и дынями. Отпугивая их, Егор Иванович расстрелял все свои заряды, в колхозе пороху и дроби в ту пору не случилось, — вот он и пришел ко мне, а просил будто бы для охоты на уток.

Долго я ничего нового не слышал о Егоре Ивановиче, но вот дня три назад узнал, что назначили его животноводом в колхозе.

Не поверил, подумал: опять молва что-то перепутала. Теперь все выяснится: Егор Иванович стоял на противоположном берегу и махал мне лохматой шапкой:

— Эй, охотник, подай кулас!

Я сел в лодку и начал грести.

— Шевелись, шевелись! — то и дело покрикивал Егор Иванович.

Не допустив меня до берега, он прыгнул в кулас, приказал:

— Поехали! — и, шумно вздохнув, продолжал: — Ну и жара… Здравствуйте.

Отвечая, я назвал его. Он взглянул на меня, тотчас узнал.

— Вот хорошо, что вы попались. Тогда я не пойду в район. Вертайте назад, Михаил Григорьевич.