Человек-волк - [9]

Когда я теперь бросаю взгляд на прошлые события, они представляются мне происходящими медленно и разделенными во времени, а в действительности они совершались очень быстро, стремительно, будто подгоняемые каким-то нетерпением, возможно тем, которое обычно придает почти всем нашим действиям зависть. Уж мне-то кое-что об этом известно, ибо я всю жизнь страдал от острых зубов своих завистников-односельчан, не прощавших мне дарований, коими Бог или Природа соизволили наградить меня. Сначала из-за моих удивительных способностей мастерить всякие поделки, потом из-за предрасположенности к чтению, позднее из-за неотразимого обаяния, а затем и из-за моего ясного ума и растущего обогащения, к которому мои таланты постепенно меня привели. Хотя я всячески старался никоим образом не выставлять его напоказ и вел себя очень скромно; это касалось и тех отношений, что возникали у меня на всем протяжении моих торговых путей. Но я всегда ощущал, как эти зубы вонзаются в самые чувствительные места моей души, стараясь укусить побольнее. Даже Мануэла, похоже, хотела вонзить в меня свои зубы.

События стали развиваться настолько стремительно, что я решил исчезнуть из Галисии и отправился вслед за своими земляками, шедшими, как всегда в это время, в кастильские земли на жатву, в самые дальние края в надежде остаться там незамеченным. После одного случая, о котором я скоро поведаю (сейчас это не к месту), я уже скрывался под именем Антонио Гомеса; в общем, в тот год, вскоре после карнавала, я решил исчезнуть в поисках убежища и безопасности, коих в моих краях найти уже не мог. Тогда я уже понял, что сделал что-то не так, что какой-то мелкий промах в моей обычной манере поведения на протяжении многих лет обратил наконец на себя внимание, породив подозрения, отнюдь не пошедшие мне на пользу. Возможно, я слишком оторвался от земли. Мы, одиночки, весьма склонны к этому. Привыкнув разговаривать лишь с самими собой, мы не осмеливаемся противоречить себе, всегда признаем за собой правоту, а это приводит к тому, что мы начинаем считать себя единственными в своем роде, примером для собственных действий, непогрешимыми в своих решениях. И в конце концов начинаем не столько презирать, сколько игнорировать чужое мнение, считая, что оно никоим образом нас не затрагивает; и мы просто перестаем принимать его во внимание.

Моя история получила огласку второго июля 1852 года, не раньше, и я никогда не забуду имен Мартина Прадо, Маркоса Гомеса и Хосе Родригеса, ибо именно они предстали перед алькальдом Номбелы, что возле Эскалоны, в далекой провинции Толедо, дабы донести на меня.

Зачем себя обманывать, для чего оправдываться, если я прекрасно понимаю, что мне нет оправдания и что речь идет просто-напросто о бегстве, которое мне пришлось предпринять. А посему мне с самого начала придется признать, что я отправился в такую даль, следуя за артелями своих земляков, намеревавшихся заработать несколько сольдо на жатве, не только, чтобы самому тоже немного заработать, но и чтобы в дальнейшем продолжать зарабатывать свои деньги вдали от взглядов тех, кто мог меня узнать, ибо к тому времени я уже догадывался о подозрениях, до меня уже доходили всякие слухи и толки относительно моего поведения. Иными словами, я отправился в Кастилию, скрываясь от своих ближайших соседей. Но менее всего я мог представить себе, что эти трое узнают меня в краях, столь далеких от Верина, в толедских землях. Ранее я всегда путешествовал с земляками, стараясь оказаться в тех же местах, где их артели, искал их, чтобы передавать им весточки, расспрашивать о том, чего им не хватает, и о прочих вещах, которые в дальнейшем обеспечивали мне знание местности, по которой я мог бы спокойно перемещаться. Но теперь я старался всячески избегать встреч с земляками. Совсем не так, как раньше, когда я, напротив, искал их, чтобы продать им что-нибудь и купить другое, а затем продать и это; или привезти и забрать письма, с содержанием которых я старался всегда ознакомиться; или передать им приветы из дома и сообщить последние новости. На этот раз я избегал их как мог, и для меня оказалось настоящей неожиданностью, когда я вдруг встретил этих трех негодяев в Номбеле. Не в добрый час это произошло, да накажет их Бог.

Из моих воспоминаний легко понять, почему я так хорошо знаком с путями следования моих земляков, с их дорожными обычаями, с правилами, определяющими их поведение, с их тяжелым дневным трудом и с лишениями, что претерпевают они на чужбине ночью. Поэтому и в тот раз, когда лучше бы мне сломать ногу и остаться дома, я все же покинул родную землю, держа в кармане камень, чтобы бросить его на другие камни мильядойро[5] на вершине горы, миновав которую, я уже спускался в чужие края. И я всегда возвращался с другим камнем в кармане и так же бросал его, ощутив, что я уже дома. Зная так хорошо, как я знал все пути своих земляков, я и представить себе не мог, что жители Верина отправятся на жатву в провинцию Толедо. Так далеко. В отличие от остальных галисийцев, косцы из Верина и Шинсо, да и из Альяриса тоже, обычно выходят раньше всех и останавливаются как можно ближе к родным краям, пользуясь привилегией соседства, близости своих земель к кастильским, где возделывается пшеница для выпечки столь же белого, сколь и безвкусного хлеба, который кастильцы называют хлебом высшего сорта, а мы — выбеленным.