Человек в поисках себя - [83]
Эпоха не имеет значения
Наше обсуждение в этой главе приводит нас к выводу, что на самом глубоком уровне вопрос, в какую эпоху мы живем, не имеет значения.
Основной вопрос заключается в том, как индивид, осознавая себя и тот период, в котором он живет, способен своими решениями достичь внутренней свободы и жить в соответствии со своей внутренней интеграцией. Живем ли мы в эпоху Возрождения, во Франции XIII века или во времена падения Рима, мы являемся неотъемлемой частью нашего века во всех отношениях – в его войнах, экономических конфликтах, тревогах и в его достижениях. Но никакое «хорошо интегрированное» общество не может исполнить за человека или же избавить его от задачи достижения самосознания и способности делать свой выбор ответственно. И никакая травмирующая ситуация в мире не может лишить индивида привилегии принимать окончательное решение в отношении себя, даже если он тем самым только подтверждает свою собственную судьбу. Может показаться, что человеку было бы легче «приспособиться» к другому веку – к тем «золотым векам» Греции или эпохи Возрождения, на которые можно было бы оглянуться с тоской. Но кроме того, что это хорошее упражнение в фантазии, желание жить в те времена основано на ложном понимании отношения человека ко времени. В те дни, на самом деле, человеку не было легче отыскать и выбрать свой собственный путь. В наши дни существует даже большая потребность в том, чтобы примириться с собой; мы менее способны «отдыхать в материнских объятиях» нашего исторического периода. Так можно ли не отстаивать тот факт (если бы речь шла о каком-нибудь споре в гостиной), что с точки зрения стремления человека познать себя ему лучше научиться жить в наши дни? На поверхностном уровне можно найти плюсы и минусы для жизни в любой исторический период. Но на более глубоком уровне каждый человек должен прийти к своему собственному осознанию себя, и он делает это на уровне, превосходящем конкретную эпоху, в которую он живет.
То же самое относится и к хронологическому возрасту. Самый важный вопрос не в том, двадцать ли человеку лет, или сорок, или шестьдесят, а в том, реализует ли он свою способность осознанного выбора на данном этапе своего развития. Вот почему здоровый ребенок в свои восемь лет, как каждый может убедиться, более способен быть личностью, чем невротик в свои тридцать. Ребенок не является более зрелым в хронологическом смысле и не может делать столько же, сколько взрослый, не может заботиться о себе как он, но ребенок является более зрелым существом, если мы оцениваем зрелость по искренности эмоций, оригинальности и способности делать выбор на основаниях, адекватных его стадии развития. Заявление человека двадцати лет: «Я начну жить, когда мне будет тридцать пять» так же ложно, как и слова того, кто в свои сорок или пятьдесят сетует: «Я не могу жить, потому что потратил впустую свою юность». Интересно, что при ближайшем рассмотрении обычно обнаруживается, что это один и тот же человек – тот, который жалуется в пятьдесят, откладывает свою жизнь и в двадцать, – что еще более убеждает нас в нашей точке зрения.
Это преодоление времени также проиллюстрировано в драме Ореста. В своей трагической борьбе за высвобождение из кровосмесительного круга, как мы наблюдали в главе 4, Орест смог в некоторой степени преодолеть тенденцию «видеть только себя в глазах других» и, таким образом, увидеть, если можно так выразиться, объективную истину и научиться «любить вовне». Все это примеры жизни sub specie aeternitatis; они демонстрируют способность человека преодолевать конкретный момент. Они включают в себя выход за пределы Микен или, как символически выражает это Орест, выход за пределы города, «к человеческому». Когда Орест покидает сцену в последних строках драматической версии Джефферса, его заключительные слова, относящиеся к возможности смерти, точно выражают нашу точку зрения:
…Но молодой или старый, несколько лет или много, означало меньше, чем ничего,
Для того, кто взобрался на башню над временем, осознанно…[102]
Задача и потенциал человеческого существа состоят в том, чтобы выйти за пределы своей первоначальной роли бездумной и несвободной части массы – независимо от того, является ли эта масса его собственным ранним существованием в качестве зародыша или выступает символически как масса конформистского общества, – выйти из чрева, покинуть кровосмесительный круг, который находится всего в одном шаге от чрева, через опыт рождения самосознания, кризисов развития, борьбы, выбора и продвижения от знакомого к незнакомому, к постоянно расширяющемуся осознанию и, следовательно, к постоянно расширяющейся свободе и ответственности, к более высоким уровням сложности, на которых человек постепенно интегрируется с другими людьми в свободно избираемой им любви и творчестве. Каждый шаг в этом путешествии означает, что он живет не столько как слуга автоматического времени, сколько как тот, кто превосходит время, то есть как тот, кто живет по назначению, которое он выбирает. Таким образом, человек, который может со всей храбростью умереть в тридцать лет, достигший той стадии свободы и сложности, на которой он может храбро столкнуться с необходимостью отказаться от своей жизни, – является более зрелым, чем человек, который на смертном одре в свои восемьдесят лет испытывает острую боль и еще просит защиты от реальности.
