Человек в поисках себя - [22]

. Он всерьез воспринимал свое собственное существование и мог резонно ожидать от жизни того, чему его учили. «Я не утверждаю, что он великий человек, – говорит его жена о размолвке Вилли с сыновьями, – но он человек, и сейчас с ним происходит нечто страшное. И это нельзя оставить без внимания». Трагический факт здесь заключается не в том, что Вилли – человек, сравнимый по величию с Лиром или обладающий внутренним богатством, как у Гамлета; «он лишь небольшое суденышко в поисках причала», – как и говорит его жена. Но это трагедия исторического периода: если помножить такого Вилли на сотни и тысячи отцов и братьев, которые так же верили в то, чему их учили, но в эпоху перемен обнаружили, что все это не работает, то этого окажется достаточно, чтобы трястись от страха и жалости, как это бывало в старых трагедиях. «Он никогда не знал, кем он был», – а он был тем, кто всерьез воспринимал свое право знать.

Миллер пишет, что «ущербность или надлом в трагическом персонаже – это на самом деле ничто, и так и должно быть, – но важно его врожденное нежелание оставаться пассивным перед лицом того, что он считает вызовом своему достоинству, своему видению собственного правового статуса. Только пассивные, только те, кто принимает свою судьбу без активного сопротивления, и являются “неущербными”. Большинство из нас в этой категории». Продолжая, Миллер указывает, что воздействие трагедии, которая потрясает нас, «рождается из подспудного страха быть вытесненным, катастрофы, происходящей из-за нашего отрыва от выбранного нами представления, кто и что мы в этом мире. В настоящее время этот наш страх очень сильный, и, возможно, даже сильнее, чем когда-либо»[31].

Но давайте не будем думать, что мы здесь выступаем в защиту пессимистического мировосприятия, когда жалуемся на утрату ощущения трагедии. Наоборот, Миллер отмечает: «Трагедия подразумевает больше оптимизма в своем авторе, чем комедия, и… в конечном счете должна бы подкреплять самые радужные представления стороннего наблюдателя о человеческом существе». Поскольку трагическое восприятие означает, что мы всерьез воспринимаем свободу человека и его потребность в самореализации. Оно демонстрирует нашу веру в «нерушимую волю человека к достижению своей человечности».

Знание человеческой природы и результаты анализа человеческих бессознательных конфликтов, раскрытых в психотерапии, дают новую почву для веры в трагические аспекты человеческой жизни. Психотерапевт, наделенный привилегией быть личным свидетелем внутренней борьбы некоторых людей и, зачастую, их тяжелых и горьких сражений с самими собой и с внешними силами, покушающимися на их достоинство, проникается новым уважением к этим личностям и получает новое понимание потенциальной гордости человеческого существа. Более того, в своей работе бесчисленное количество раз в неделю он получает подтверждение того, что когда люди наконец принимают тот факт, что удачно врать сами себе они не могут, и воспринимают себя всерьез, они раскрывают в себе доселе неизвестные и зачастую удивительные живительные силы.

Получившаяся в этой главе картина причин болезни нашего времени дает в сумме гнетущий диагноз. Из положительного тут только то, что у нас нет другого выхода, кроме как двигаться вперед. Мы как те люди, находящиеся на середине пути в психоанализе, чьи защиты и иллюзии уже разбиты, и единственный их выбор – это продвигаться дальше в поисках чего-то лучшего.

Мы – здесь я имею в виду всех и каждого вне зависимости от возраста, кто в курсе исторической ситуации, в которой мы живем, – не «потерянное» поколение 1920-х годов. Термин «потерянное» в отношении тех, кто жил в тот период подросткового бунта после Первой мировой войны, означал, что человек был временно вдали от дома и мог туда вернуться в любое время, когда ему становилось слишком страшно от самостоятельного существования. Но мы – поколение, которое вернуться не может. В середине XX века мы – как пилоты в трансатлантическом рейсе, которые уже пересекли точку невозврата, у кого нет топлива в достаточном количестве, чтобы повернуть назад, поэтому должны двигаться вперед вне зависимости от штормов и других опасностей.

Какая в этом случае перед нами стоит задача? Все выводы четко изложены в приведенном выше анализе: мы обязаны заново открыть в себе источники сил и целостности. Естественно, это неразрывно связано с открытием и принятием как в самих себе, так и в обществе ценностей, которые будут служить ядром такого объединения. Но никакие ценности не будут действительными ни в отдельной личности, ни в обществе в целом, если у человека отсутствует первичная способность оценивать значимость, то есть выбирать и присваивать ценности, согласно которым он будет жить. Это индивидуальная обязательная работа, и таким образом он будет помогать выстраивать фундамент для нового конструктивного общества, которое в итоге получится из нашего неспокойного времени, как когда-то Ренессанс вырос из разобщенности Средневековья.

Однажды Уильям Джеймс[32] заметил, что тем, кто хочет сделать мир вокруг себя здоровее, лучше всего начать с себя. Можно пойти дальше и отметить, что открытие центра силы внутри себя – это в конечном счете лучшее, что мы можем дать другим людям. Говорят, что когда норвежский рыбак попадает в водоворот Мальстрём, то он сам тянется вперед к водовороту и старается кинуть в него весло. Если у него это получится, то Мальстрём стихнет, а рыбак со своей лодкой смогут выйти из него целыми и невредимыми. Ровно так же один человек с врожденной внутренней силой оказывает большой успокаивающий эффект на паникующих людей вокруг себя. Это то, что нужно нашему обществу. Не новые идеи и изобретения, которые важны сами по себе, не гении и супермены, а люди, которые могут