Человек в движении - [20]
Первый день был просто ужасен. Все кругом покрыл снег, и я не знал, смогу ли проехать по нему и добраться до школы, не говоря уже о том, как попасть в само здание. Когда же я туда кое-как добрался, меня ждал новый сюрприз: часть занятий проходила в помещении крохотной пристройки неподалеку от главного здания. Соединялись они узенькой тропинкой. Да, в школе меня ждало множество всяческих сюрпризов!
Ребята нервничали, учителя нервничали, а сам я не мог пошевелиться от страха и неуверенности. Они пялились на меня во все глаза, пытались как-то это скрыть, но я все равно чувствовал. Я мог прочесть их мысли: «А что он сам-то думает? Как же он будет с этим справляться? Бедняга Рик…»
Мне потребовалась неделя, чтобы перестать ощущать эти буравящие взгляды. Как-то раз, с пыхтением одолевая ступеньки лестницы во время перемены, я встретил паренька, страдающего полиомиелитом. Он спускался вниз. Помню, как я смотрел на него еще до того, как попал в аварию, и все думал, как это грустно, как, должно быть, ужасно, когда с тобой случилось такое. И тут меня осенило, и я не без горечи подумал: наверное, он смотрит сейчас на меня и думает нечто подобное.
Но если в школе было трудно, то возвращение в спортзал начисто меня сокрушило.
Я как мог старался оттянуть этот момент. И вот однажды набрался смелости и сунул голову в дверь. Там-то они и были: Боб Редфорд и вся волейбольная команда. Все тот же тренер, те же ребята, только вот я теперь на костылях и вне игры. Все это я ощутил как полный кошмар.
Но я их недооценил. Я проковылял через зал и заговорил с Редфордом. «Привет, Рик», — сказали ребята. Рэнди скорчил мне рожу, и несколько минут мне казалось, что я вообще с ними не расставался. Тренировка продолжалась, Редфорд все разговаривал со мной, спрашивал, что я думаю о способностях и навыках отдельных игроков. (Думаю, что уже тогда он пытался найти для меня какой-то приемлемый путь возвращения в спорт.)
Внезапно я потерял контроль над собой. Я едва стоял на костылях: так меня трясло. Задержись я там еще на минуту, я бы разревелся. Ну, значит, я развернулся и потопал восвояси. Залез в свой Бронко, вырвался в город, а уж там наплакался вволю.
Когда я вспоминаю об этом, всякий раз думаю, как я их недооценил. В тот первый день в школе, направляясь от главного здания к пристройке, я решил плюнуть на тропинку и срезать путь прямо по сугробам. Само собой, свалился. И вот я там сижу, отплевываясь снегом и прикидывая, найдут ли меня до весенней оттепели, как тут из-за угла появляется пара ребят — Кен Рич и Роб Грэм. Они поставили меня на ноги с таким видом, будто во всем мире нет ничего более естественного, и мы втроем пошли на урок. Вот так-то! А у меня появилось два новых друга.
Как только первая неловкость рассеялась, мои старые друзья вновь стали близкими, какими они были всегда. Труднее всего пришлось Рэнди и Дону. Особенно Дону. Ведь он был вместе со мной в грузовике и вышел из переделки даже без царапины, в то время как я оказался в этом кресле. Но они старались как могли. И все должно было встать на свои места. Мы отправились в подвал, прихватили с собой духовое ружье и стреляли по шарикам для пинг-понга, поставив их на горлышки бутылок. Я заставил отца подвесить к потолку трапецию, чтобы я мог стоять на своих скобах и, держась за нее одной рукой, другой играть в настольный теннис. Насчет друзей волноваться не приходилось. Просто мне надо было их кое-чему научить. Но сначала я должен был заняться собственным образованием.
Благодарение Господу за Бронко. Это было мое утешение, мое бегство к уединению, моя связующая нить о четырех ведущих колесах с моим прежним миром. Гонял я его при любой возможности, и гонял безжалостно. Может, в чем другом я и не мог выкладываться на полную мощь, но стоило мне оказаться за рулем — и я был на равных с кем угодно, тут уж все зависело только от меня. Каждый выходной, а зачастую по вечерам в обычные дни компанией в три-четыре человека мы собирались, кидали назад ящик пива (очень глупо пить спиртное и одновременно управлять автомобилем!) и с ревом уносились по бездорожью на бешеной скорости неважно куда — на рыбалку или просто поразвлечься — и с такой же стремительностью возвращались назад. Ну, а если застрянем?! Так это ж самый кайф.
Однажды на скорости 60 миль в час мы мчались по проселочной дороге с покрытием из утрамбованного гравия и с такой силой врезались в ограждение для скота, что аж взлетели в воздух. Меня подбросило, я ударился головой о крышу и упал на пол, под щиток управления. Пока машина летела вслепую, я оттуда, снизу, пытался править, кое-как дотянувшись до руля, а другой рукой на ощупь искал тормоз. Мы избежали лобового столкновения с телефонным столбом, разминувшись с ним на какие-нибудь четверть дюйма. А в другой раз вечером, когда у нас не было бензина и денег, чтобы купить его и отправиться на рыбалку на следующий день, кто-то из ребят предложил позаимствовать топлива, откачав его из баков машин, стоявших на площадке для подержанных автомобилей. Они, значит, будут бензин откачивать, а я стоять на стреме. Как выяснилось, «отличная» была работенка. Не успел я тронуться с места, как наткнулся на охранника. Последнего весьма удивило, почему среди ночи я сижу в машине с включенными фарами. За Брэдом и другим парнем полиция учинила форменную погоню с ищейками и фонарями, и им пришлось целых четыре часа прятаться под железнодорожной эстакадой, пока опасность не миновала и можно было возвращаться домой.
Книга, одним из авторов которой является отец ее главного героя, рассказывает о выдающемся канадском профессиональном хоккеисте Уэйне Гретцки, выступавшем за клуб НХЛ «Эдмонтон Ойлерз».Перевод с английского Т.А. Макаровой.
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Ему не было еще тридцати лет, когда он убедился, что нет человека, который понимал бы его. Несмотря на богатство, накопленное тремя трудовыми поколениями, несмотря на его просвещенный и правоверный вкус во всем, что касалось книг, переплетов, ковров, мечей, бронзы, лакированных вещей, картин, гравюр, статуй, лошадей, оранжерей, общественное мнение его страны интересовалось вопросом, почему он не ходит ежедневно в контору, как его отец…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.