Человек в движении - [12]

Всего за несколько месяцев до моего несчастного случая парнишка по имени Ле Тимар вместе со мной прошел в четверть финала первенства по бадминтону в провинции Виктория. Он пришел навестить меня вместе с отцом, и мы немного погоняли волан в гимнастическом зале — я играл в своей каталке. С их стороны это был милый жест, и я искренне был рад повидаться с ними, но в итоге мне хотелось расплакаться. (Так-то вот!) От соревнований на первенство провинции дойти до такого! Больше они в реабилитационный центр не приходили, и я не виделся с ними до рождества 1984 года. Наверное, и им было нелегко.

Или взять хотя бы время, когда наша школьная команда по волейболу участвовала в первенстве провинции в Мейпл-Ридже. Я сумел выбраться туда, чтобы посмотреть их игру против местной команды. В те минуты я был словно на вершине горы, однако скоро спустился на землю и испытал при этом немало страданий. Мои друзья, парни, с которыми я играл год назад, теперь сражались в четверть- и полуфиналах. Все, что я мог, — это не разрыдаться. Будь я на площадке, дела у них шли бы еще лучше. Но я знал: путь туда для меня отрезан.

Взлеты и падения…

Если времени в избытке, в больнице вокруг вас образуется новый круг знакомств. Складывается ваш собственный мир. Невозможно сидеть все время на одном месте. Я встречался с другими больными: одни мне были по душе, другие нет, иногда удавалось выкинуть какую-нибудь шутку. (Однажды ночью я пробрался в комнату медсестер и в их журнале изменил час, когда должны были разбудить одного пациента. Был там у нас один — Билл. Его разбудили в пять утра. Думаю, ему это очень понравилось.) Временами удавалось нарушить унылый распорядок. Скажем, на конец недели я выбирался к тетушке Бетти и дяде Джонни Джонсам. Там были все мои кузены — Уэнди, Майк, Хартли и Билл.

Я даже брал уроки вождения автомобиля в рамках специальной программы, организованной нашим реабилитационным центром в одной автошколе, оборудованной тренажерами с ручным управлением для частично парализованных и людей с иными физическими недостатками. Я пытался свыкнуться со своим положением, но то и дело стукался лбом о жесткие рамки больничной системы. Например, отправлюсь куда-нибудь вечерком, один или с друзьями, и вернусь чуть позже, чем предписано распорядком дня, — и нарвусь. Или присяду у столика дежурных медсестер, чтобы позвонить родителям после удачного вечера, а те загоняют меня в койку. Покорностью я их не радовал.

— Эй, мне уже шестнадцать! Что вы себе позволяете? Целый день я мучаюсь со своими колодками, отправляюсь вечерком, чтобы немного развеяться, и, когда наконец могу позвонить родителям, вы гоните меня спать? А ну, прочь с моих глаз! Чтоб я вас не видел!

А потом как-то вечером одна из медсестер и ее муж взяли меня с собой на ужин и в кино. «Чайка Джонатан Ливингстон» — так назывался этот фильм, и, как мне помнится, все от него ждали чего-то особенного. Что касается меня, ничего такого я в нем не нашел. Зато ужин получился действительно особенным. Можете мне поверить! Мы отправились в ресторан под названием «Кег», что на Грэнвилл-Айленде. Тамошний «гвоздь программы» — бифштексы и салат. Предварительных заказов на столики не принимают, и вообще место очень популярное. Кроме того, войдя внутрь, мы оказались в темноте, и сбоку пол в прихожей был сделан как наклонная плоскость, вероятно, специально для инвалидных колясок. Но я был без коляски. Я пользовался своими новыми скобами и костылями и еще не испытывал той уверенности и устойчивости, которые обрел позднее. Не успели мои ноги как следует встать на эту наклонную плоскость, как я уже ехал вниз на собственной физиономии.

Официант, медсестра и ее муж помогли мне подняться, и мы в полной мере насладились ужином. Когда мы собрались уходить, официант предложил мне воспользоваться черным ходом, чтобы миновать наклонный пол. Для этого всего лишь нужно было пройти между двумя столиками.

Отлично. Я был не совсем уверен в себе из-за башмаков-скоб и к тому же успел проехаться физиономией по полу. Черный ход? Прекрасно! И вот они открыли дверь прямо на улицу. Один из моих костылей зацепился за ножку стола, и я вынырнул ласточкой за дверь и угодил физиономией прямо в переполненный мусорный бак.

Добро пожаловать в мир, каков он есть, Рик! Знай, что тебя в нем ждет.

В госпитале Дж. Ф. Стронга я трудился до седьмого пота. Через три месяца я мог выписываться. Если бы не задержка из-за скоб, которые, естественно, пришлось делать на заказ, чтобы сидели на ноге как надо, я мог бы выписаться вообще через два месяца. Врачи меня отпускать не хотели. Обычно курс реабилитации длится месяцев 5–6, я же сократил его вдвое. Пришлось немало поцапаться с администрацией, чтобы вырваться из этого заведения, но все-таки это случилось достаточно быстро, и обещание, которое я дал сам себе и Бобу Редфорду еще в Королевском Колумбийском госпитале, наполовину было выполнено: я вернулся домой в январе, как раз к началу занятий второго семестра одиннадцатого класса. Правда, играть в школьной команде, как я обещал, я не мог.

Однако моя больничная одиссея на этом еще не кончилась. Постскриптум к ней заставил себя ждать еще несколько месяцев. В тот день, когда мне исполнилось семнадцать лет, я снова вернулся в Королевский Колумбийский госпиталь. Металлические пластины, которые они привинтили к моему позвоночнику, создавали массу неприятностей и причиняли боль, по мере того как я начинал все более активно двигаться. Думаю, это мышцы начали о них тереться. Врачи сделали мне рентген, но пластины мешали им разглядеть, насколько хорошо срослась кость. Вот они мне и сделали предложение: если я не возражаю, они вскроют позвоночник и посмотрят, что там творится. Если кость срослась достаточно прочно, они обещали вынуть пластины. В противном случае это будет напрасная операция.