Человек в движении - [12]
Всего за несколько месяцев до моего несчастного случая парнишка по имени Ле Тимар вместе со мной прошел в четверть финала первенства по бадминтону в провинции Виктория. Он пришел навестить меня вместе с отцом, и мы немного погоняли волан в гимнастическом зале — я играл в своей каталке. С их стороны это был милый жест, и я искренне был рад повидаться с ними, но в итоге мне хотелось расплакаться. (Так-то вот!) От соревнований на первенство провинции дойти до такого! Больше они в реабилитационный центр не приходили, и я не виделся с ними до рождества 1984 года. Наверное, и им было нелегко.
Или взять хотя бы время, когда наша школьная команда по волейболу участвовала в первенстве провинции в Мейпл-Ридже. Я сумел выбраться туда, чтобы посмотреть их игру против местной команды. В те минуты я был словно на вершине горы, однако скоро спустился на землю и испытал при этом немало страданий. Мои друзья, парни, с которыми я играл год назад, теперь сражались в четверть- и полуфиналах. Все, что я мог, — это не разрыдаться. Будь я на площадке, дела у них шли бы еще лучше. Но я знал: путь туда для меня отрезан.
Взлеты и падения…
Если времени в избытке, в больнице вокруг вас образуется новый круг знакомств. Складывается ваш собственный мир. Невозможно сидеть все время на одном месте. Я встречался с другими больными: одни мне были по душе, другие нет, иногда удавалось выкинуть какую-нибудь шутку. (Однажды ночью я пробрался в комнату медсестер и в их журнале изменил час, когда должны были разбудить одного пациента. Был там у нас один — Билл. Его разбудили в пять утра. Думаю, ему это очень понравилось.) Временами удавалось нарушить унылый распорядок. Скажем, на конец недели я выбирался к тетушке Бетти и дяде Джонни Джонсам. Там были все мои кузены — Уэнди, Майк, Хартли и Билл.
Я даже брал уроки вождения автомобиля в рамках специальной программы, организованной нашим реабилитационным центром в одной автошколе, оборудованной тренажерами с ручным управлением для частично парализованных и людей с иными физическими недостатками. Я пытался свыкнуться со своим положением, но то и дело стукался лбом о жесткие рамки больничной системы. Например, отправлюсь куда-нибудь вечерком, один или с друзьями, и вернусь чуть позже, чем предписано распорядком дня, — и нарвусь. Или присяду у столика дежурных медсестер, чтобы позвонить родителям после удачного вечера, а те загоняют меня в койку. Покорностью я их не радовал.
— Эй, мне уже шестнадцать! Что вы себе позволяете? Целый день я мучаюсь со своими колодками, отправляюсь вечерком, чтобы немного развеяться, и, когда наконец могу позвонить родителям, вы гоните меня спать? А ну, прочь с моих глаз! Чтоб я вас не видел!
А потом как-то вечером одна из медсестер и ее муж взяли меня с собой на ужин и в кино. «Чайка Джонатан Ливингстон» — так назывался этот фильм, и, как мне помнится, все от него ждали чего-то особенного. Что касается меня, ничего такого я в нем не нашел. Зато ужин получился действительно особенным. Можете мне поверить! Мы отправились в ресторан под названием «Кег», что на Грэнвилл-Айленде. Тамошний «гвоздь программы» — бифштексы и салат. Предварительных заказов на столики не принимают, и вообще место очень популярное. Кроме того, войдя внутрь, мы оказались в темноте, и сбоку пол в прихожей был сделан как наклонная плоскость, вероятно, специально для инвалидных колясок. Но я был без коляски. Я пользовался своими новыми скобами и костылями и еще не испытывал той уверенности и устойчивости, которые обрел позднее. Не успели мои ноги как следует встать на эту наклонную плоскость, как я уже ехал вниз на собственной физиономии.
Официант, медсестра и ее муж помогли мне подняться, и мы в полной мере насладились ужином. Когда мы собрались уходить, официант предложил мне воспользоваться черным ходом, чтобы миновать наклонный пол. Для этого всего лишь нужно было пройти между двумя столиками.
Отлично. Я был не совсем уверен в себе из-за башмаков-скоб и к тому же успел проехаться физиономией по полу. Черный ход? Прекрасно! И вот они открыли дверь прямо на улицу. Один из моих костылей зацепился за ножку стола, и я вынырнул ласточкой за дверь и угодил физиономией прямо в переполненный мусорный бак.
Добро пожаловать в мир, каков он есть, Рик! Знай, что тебя в нем ждет.
В госпитале Дж. Ф. Стронга я трудился до седьмого пота. Через три месяца я мог выписываться. Если бы не задержка из-за скоб, которые, естественно, пришлось делать на заказ, чтобы сидели на ноге как надо, я мог бы выписаться вообще через два месяца. Врачи меня отпускать не хотели. Обычно курс реабилитации длится месяцев 5–6, я же сократил его вдвое. Пришлось немало поцапаться с администрацией, чтобы вырваться из этого заведения, но все-таки это случилось достаточно быстро, и обещание, которое я дал сам себе и Бобу Редфорду еще в Королевском Колумбийском госпитале, наполовину было выполнено: я вернулся домой в январе, как раз к началу занятий второго семестра одиннадцатого класса. Правда, играть в школьной команде, как я обещал, я не мог.
Однако моя больничная одиссея на этом еще не кончилась. Постскриптум к ней заставил себя ждать еще несколько месяцев. В тот день, когда мне исполнилось семнадцать лет, я снова вернулся в Королевский Колумбийский госпиталь. Металлические пластины, которые они привинтили к моему позвоночнику, создавали массу неприятностей и причиняли боль, по мере того как я начинал все более активно двигаться. Думаю, это мышцы начали о них тереться. Врачи сделали мне рентген, но пластины мешали им разглядеть, насколько хорошо срослась кость. Вот они мне и сделали предложение: если я не возражаю, они вскроют позвоночник и посмотрят, что там творится. Если кость срослась достаточно прочно, они обещали вынуть пластины. В противном случае это будет напрасная операция.
Книга, одним из авторов которой является отец ее главного героя, рассказывает о выдающемся канадском профессиональном хоккеисте Уэйне Гретцки, выступавшем за клуб НХЛ «Эдмонтон Ойлерз».Перевод с английского Т.А. Макаровой.
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Ему не было еще тридцати лет, когда он убедился, что нет человека, который понимал бы его. Несмотря на богатство, накопленное тремя трудовыми поколениями, несмотря на его просвещенный и правоверный вкус во всем, что касалось книг, переплетов, ковров, мечей, бронзы, лакированных вещей, картин, гравюр, статуй, лошадей, оранжерей, общественное мнение его страны интересовалось вопросом, почему он не ходит ежедневно в контору, как его отец…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.