Человек Тусовки - [34]

— Что значит — понравился, не совсем понимаю? — неожиданно для него спрашиваю я. — Я же не девушка…

Надоел он мне своей бесконечной трепотней. Голоден, а есть не могу: тошнит от всего.

— Мальчик мой, ты не понимаешь самого главного, — начинает гундосить Сергей Саввич, — главное в жизни — это настоящее мужское братство. Так было всегда, во все века. Никто не был страшен, когда мужчины были вместе, когда они держались друг за друга…

— Вы о чем это? — спрашивает Всеволод Анатольевич. Перед ним поднос с фирменным блюдом — горячими бутербродами с сыром.

Сергей Саввич разулыбался во все лицо:

— Да вот, пытаюсь внушить нашему юному другу, что пока нет ничего превыше мужского братства, все остальное бренно…

— Ну, что вы, Сергей Саввич, нельзя же вот так сразу, это философия, а постигнуть истинную философию нелегко, поверьте мне, молодой человек, к ней приходишь путем грехов, многочисленных ошибок, разочарований. Но когда человек, находящийся у истоков жизни, вот такой, как, к примеру, вы, встречает умудренных жизнью людей, ему все оказывается намного проще, его ведут уже изведанными путями, ему сообщают то, к чему сами пришли очень большой ценой…

От всего этого у меня «крыша поползла». А может, я попал в какую-нибудь секту, или эти двое благородных и чересчур чистеньких недавно сбежали из сумасшедшего дома? Второе, пожалуй, вернее.

Я выпил какого-то сладкого напитка, меня едва не стошнило прямо на стол, я выбежал в туалет и рухнул головой в унитаз. Вернулся я к столу бледный, едва держась на ногах.

— У вас малокровие, молодой человек, необходимо усиленное питание, — сказал Всеволод Анатольевич. — Белки, углеводы и, конечно же, фруктоза в виде свежих фруктов. И все станет на свои места. Я понимаю, что у вас ослабление организма, но мы вам поможем, не зря ведь Сергей Саввич так долго красиво рассказывал о мужском братстве. Оно и в самом делё существует, красивое, искреннее…

Я силюсь открыть глаза, и мне кажется, что я открываю их, я уже не сплю, я слышу их голоса, я не понимаю, где нахожусь.

— Останься, останься здесь, — шепчет мне в самое Сергей Саввич, — и подчинись ему во всем, уступи, если скажет… Все может быть непривычным, но это окажется прекрасным, поверь мне, я сам все испытал когда-то и теперь ношу в сердце теплоту того случая, выведшего меня к истине…

Он снова подносит мне что-то теплое и сладкое, я глотаю эту горячую бурду, у меня еще больше начинает кружиться голова, а они тоже совсем уже пьяные, их лица плывут вокруг меня, будто я нахожусь в центре карусели. Мне хочется встать и уйти, убежать из этого дома, долго-долго мыть руки после этой холодной, скользкой ткани, и голову тоже держать под ледяной водой, но мне не удается встать, у меня нет сил.

— Вот и хорошо, он уже не такой пьяный, — говорит словно издалека Сергей Саввич. — Он приходит в себя, и мы продолжаем беседу…

— Очень хороший мальчик, мог ведь пропасть в подворотнях, — это уже голос Всеволода Анатольевича, — спасибо тебе, спасибо, что ты привел его. Это настоящий подарок, он будет оценен, не сомневайся.

И снова горячий, обжигающий шепот Сергея Саввича:

— Ты попал в такой дом, о котором многие мечтают. Кто попал в него и вел себя благоразумно — сейчас на самой вершине, ты даже не подозреваешь, как трудно, невозможно попасть на нее, но у тебя все получится. Только веди себя правильно, я прошу тебя, не теряй своего шанса в жизни…

Они вдруг исчезают оба, затем появляются разгоряченные, будто из парилки, в шелковых халатах 0 начинают танцевать, будто трясогузки, сложив перед собой руки и попеременно ударяясь задницами друг о друга. Они снова подносят мне свое пойло, но я отказываюсь его пить и наливаю себе в бокал холодной газированной воды, ищу глазами выход, сейчас я немного приду в себя, и вы меня здесь больше не увидите, я сделаю бросок к двери, вот только перестанет шуметь в голове. Сергей Саввич куда-то исчезает, а Всеволод Анатольевич в полурасстегнутом халате начинает вдруг ползти ко мне по дивану:

— Иди ко мне, мой мальчик, я тебе все объясню, ты все сразу поймешь…

Его потные руки начинают лапать меня, стаскивать джинсы. Я отталкиваю его с такой силой, что он летит в другой конец комнаты, а сам будто по воздуху несусь над всем голубым в открытые двери — одни, вторые, третьи…

— А-а-а-а…

Чей этот дикий крик? Я открываю глаза. Надо мной склонился Автандил.

— Ты откуда здесь, откуда ты?! — кричу я ему в лицо и он отскакивает в сторону.

— Я давно здесь, сижу и слушаю, как ты орешь во сне. Пил, что ли, вчера?

— Ни грамма, — я провожу рукой по своему. потному лицу.

Рука горячая, как утюг, и сам я весь горю. Значит, мне казалось, что я просыпался, открывал глаза, это был сон, мёня словно придавили тяжелой бетонной плитой, и я никак не мог вырваться из окружения кошмаров, но они словно настоящие, точь-в-точь напоминают ту, давнюю картину, когда я, вырвавшись из этой жуткой квартиры, часа два бежал по городу сам не зная куда. Они, вероятно, перепугались, они стали звонить, извиняться, всякое, мол, бывает, когда человек выпьет, но этого не надо бояться, это естественно, потому что в человеке таится такое, и оно требует выхода. Но когда я сказал, что ничего не помню, крепко выпил на голодный желудок, голосок У Сергея Саввича изменился, он снова начал говорить о том, что Всеволод Анатольевич по-прежнему хочет меня видеть, он уже разговаривал с нужными людьми, и те пообещали заняться мною вплотную, сперва немного поучат, и голос поставят, и эстрадными манерами займутся, а потом сами побеспокоятся, чтобы я без преград вышел в большой свет, но…