Человек, ставший Богом. Воскресение - [53]

Иоанн разразился рыданиями.

– И все же мы нуждаемся в главе каменного храма, – тихо произнес Никодим.

– О, да! Разумеется, Никодим, вы нуждаетесь в таком главе! Но вам нужен тот, кто придет на смену другому! У вас возникает потребность в одном из Иисусов каждые десять лет! Потому что, как ты сам понимаешь, когда кто-нибудь начинает отливать дух в материальной форме, сразу же, как та плесень, о которой я говорил, начинают возникать недоразумения. Преврати слово Божье в законы, как это сделали фарисеи, и ты сразу же вступишь в лабиринт бесконечных толкований. И отныне это уже не слово Божье, а совершенно другая система человеческих законов. Поиски Божественной истины в этих законах становятся таким же безнадежным делом, как попытки определить подлинную длину локтя, о чем говорил Иезекииль.

Иисус устал и поэтому на какое-то время замолчал.

– Первый Храм, – продолжал Иисус, отдышавшись, – был построен в неведении и разрушен в соперничестве. Он должен остаться как воспоминание. Строить храм для Бога – просто абсурд! Вся нелепица этого заключена в нескольких фразах: «Послушай, Господи, мы построим для Тебя дворец, чтобы Ты оставался там и чтобы Ты не думал о том, чем мы занимаемся снаружи. Мы станем приносить Тебе пожертвования, только позволь нам вести снаружи свои дела так, как мы сами того пожелаем». Разве ты не понимаешь, Никодим, что это значит нанести Ему оскорбление?! Вся Вселенная – Его Храм! А этот, каменный, храм смешон. Там вершат власть люди, а власть развращает. Значит, это развращенные люди. Предложить мне занять место первосвященника, особенно если за ним присматривают римляне, – это все равно что возвести меня на прогнивший престол. Я этого не хочу!

Интонация, с какой были произнесены последние слова Иисуса, свидетельствовала о том, что высказанное мнение окончательное. Ученики шумно дышали, прочищали горло, размахивали руками, переминались с ноги на ногу, почесывали спины.

– Тебя послушать, так твоя победа, какой бы она ни была, означает конец Закона! – воскликнул Никодим.

– Нет, Никодим, – возразил Фома, – это означало бы начало Закона!

Они допили вино.

– Мне не раз говорили, что тебя обучали ессеи, – сказал Никодим потухшим голосом. – Я этому не придавал особого значения… Для вас мир разделен на два царства, на материю и дух… И ты не заботишься о материи!

Все выглядели раздосадованными. И Иисус тоже. Ессей! Именно ессей! Почему не грек-гностик?

– Ты заблуждаешься, – отозвался Иисус, – я не ессей. Да знаешь ли ты ессеев? Их представления о Законе втиснуты в настолько узкие рамки, что они не осмеливаются мочиться в субботу! Они настолько отточили свое определение Закона, что забыли, что такое жизнь! Они ждут не только смерти, но и гибели всего мира! Неужели ты веришь, что Господу есть дело до того, мочатся иудеи в субботу или нет? Неужели ты веришь, что я тоже полагаю, что Бог призовет своих созданий лишь после того, как они откажутся от жизни?

Иисус тяжело вздохнул.

– И что ты собираешься делать? – помолчав, спросил Никодим. – Что собирается делать Мессия?

– Мы разрушим видимые и невидимые здания, которые построили иудеи, чтобы затемнить свет Божий. Мы омоем тела и души, мы очистим глаза от коросты дурных сновидений, прочистим уши, заткнутые воском пустых слов, – омоем людей, загрязненных нечестивостью прошлого. И мы создадим народ, более великий, чем народ пяти провинций.

– Не понимаю, – тихо произнес Никодим. – Как ты все это сделаешь?

– Ты, один из правителей Израиля, ты не понимаешь? Если ты не разумеешь, что я намереваюсь совершить на Земле, что произойдет с тобой, когда я заговорю о небесных вещах?

– О каких еще небесных вещах?

– Помоги верующему освободиться от себя самого, и ты вновь найдешь в нем отражение его Создателя! Научи его жизни, и ты ступишь на ступеньку лестницы Иакова! Открой ему глаза, и он увидит вечный свет! И тогда Земля перестанет быть тем, чем она была, а человек вновь станет Сыном Божьим!

Никодим казался растерянным.

– Что это за доктрина? – прошептал он в тот момент, когда вошли женщины, чтобы убрать со стола.

Марфа взяла тарелку Иисуса и запричитала:

– Господи, сжалься над нами! Я предвижу ужасное недоразумение!

И она опустилась на колени, склонила голову и заплакала, не выпуская тарелку из рук.

– Да, Марфа, – откликнулся Иисус, гладя ее по голове. – Ты права, похоже, возникло недоразумение.

И, Иисус обвел взглядом всех присутствующих, сокрушенно качая головой.

Глава XI Меч человеческий

В ту ночь в доме в Вифании Иисусу никак не удавалось уснуть, хотя его уложили на один из трех свободных матрасов в отдельной комнате. Однако дверь плотно не закрывалась, и поэтому Иисус через щель отчетливо слышал, как храпели его четырнадцать учеников и другие обитатели дома, спавшие в большой комнате, там, где все они ужинали. Иисус попытался прочитать молитву, но у него ничего не получилось. Тогда он открыл створку окна, находившегося прямо над его постелью, и холодный воздух вошел, словно бедняк, которого великодушно допустили за стол в конце трапезы. Комната сразу же наполнилась звуками, шелестом, царапаньем, уханьем, завыванием – словами языка, не предназначенного для понимания человеком. Иисус встал и вышел в комнату, где спали ученики, комнату, согретую теплом, исходившим от их тел. Здесь до сих пор пахло молотым кориандром, который добавляют в соль для возбуждения аппетита. Теперь к пряному аромату примешивался запах пота. Темные фигуры, завернутые в накидки, лежа на полу, напоминали ночной пейзаж – объятые мраком горы и долины, такие, какими их видит, несомненно, сова, пролетающая над спящей Иудеей. Иисус споткнулся об один из холмов: кто это? Он нагнулся и узнал Иоанна, рука которого лежала на полу раскрытой ладонью вверх. Иисуса охватило желание положить в нее подарок, который Иоанн обнаружил бы, проснувшись. Но Иисус не мог преподнести своему последователю никакого подарка, кроме пожелания дожить до седых волос, чтобы понять! Иисус добрался до входной двери, отодвинул засов и вышел в светлую ночь. Ему чудилось, что он слышит, как шепчутся звезды. Какой-то неясный шум заставил Иисуса повернуть голову. Это была лисица, вероятно, лежавшая на пороге в надежде немного согреться или чем-нибудь поживиться. Он согнал животное. Лисица остановилась в трех шагах от Иисуса, нисколько не испугавшись, и, водя носом вверх и вниз, принюхивалась. Да, в воздухе носилось слишком много вопросов. Иисус улыбнулся и пошел своей дорогой. Обернувшись, он увидел, что животное село. Лисица была еще очень молодой.