Человек, ставший Богом. Воскресение - [156]
Время от времени Иисус употребляет словосочетание, смысл которого был искажен христианской традицией: «Сын Человеческий». На древнееврейском языке – BN'DM – оно звучит весьма странно. Однако маловероятно, чтобы Иисус говорил на этом языке, обращаясь к толпе, ведь древнееврейский – это язык образованных людей, в частности духовенства. Значит, Иисус говорил на арамейском языке, а на этом «народном» языке данное словосочетание звучит как Bar anas, что заставляет задуматься. Это выражение означает не только «Сын Человеческий», но и «сын супруга», то есть речь идет о законнорожденном ребенке. Причем Иисус использует это выражение с особой торжественностью, которая словно находится в привилегированной гармонии не только с Энос-Утра гностиков, но и с его собственными проповедями о пришествии Сына Человеческого. Вероятно, мы должны рассматривать понятие Сына как совершенное отражение его Создателя, который явится при скончании веков. Это его личная интерпретация идеи Мессии. И, по моему убеждению, один из ключей к учению Иисуса надо искать именно в этой гностической теме.
Однако я вовсе не утверждаю, что способен с такой легкостью истолковать понятие, которое такой рассудительный философ, как Гиньбер, определил как «наиболее запутанную из всех проблем, поставленных Новым Заветом».
Все эти соображения с трудом вписываются в канву романического повествования. И я постарался свести их к минимуму.
Осталось прокомментировать еще две темы: поведение учеников и будущее Иисуса после распятия.
Скажем откровенно, поведение учеников оставляет желать лучшего. Иоанн, который, вероятно, был единственным свидетелем казни Иисуса, и рассказ которого, равно как и рассказ Фомы, дошел до нас, не упоминает о присутствии кого-либо из учеников на Голгофе и при погребении. Кажется подозрительным, что никто, кроме самого Иоанна, не упомянул о его присутствии около креста. Ни одно из Евангелий, как канонических, так и апокрифических, не отмечает данного факта. Это тем более подозрительно, что Иоанн утверждает, будто Мария, мать Иисуса, тоже находилась на Голгофе и Иисус сказал ей, указывая на Иоанна: «Жено! се сын Твой». Таким образом, Иоанн называет себя прямым наследником Иисуса. К сожалению, ни Матфей, ни Марк, ни Лука даже не намекают о присутствии там Марии, матери Иисуса. Матфей называет Марию Магдалину, Марию, мать Иакова и Иосифа (какого Иосифа?) и мать сыновей Зеведеевых (XXVII; 55). Что касается Марка, то он упоминает Марию Магдалину, Марию, мать Иакова и Иосифа, и Саломию (вероятно, внучку Марии Клеопы), но ничего не говорит о Марии, матери Иисуса, которая все-таки была женщиной, заслуживавшей внимания (XV; 40). Лука же говорит только о «женщинах» вообще (XXIII; 49). Однако, как и все другие евангелисты, Лука уточняет, что все они «стояли вдали», вполне возможно, у ворот вторых стен укреплений, откуда можно было наблюдать за происходившим на Голгофе, если иметь хорошее зрение. К сожалению, необходимо отказаться от образа трех Марий, столь дорогого для христианской иконографии, и тем более от образа Богоматери, оплакивающей Христа. Впрочем, отсутствие Марии легко понять, ведь ее до глубины души оскорбили слова, приведенные Матфеем: человеку, которого Мария послала к Иисусу, чтобы узнать, можно ли с ним поговорить, он ответил: «Кто Матерь Моя?» (XII; 48). Но отсутствие учеников озадачивает.
О том, что Симон-Петр был трусом, говорили и писали многие Страх старого рыбака перед полицией Храма был сильнее, чем желание попасть на небо, ключи от которого по иронии судьбы вручили именно ему. А вот Иоанна, любимого ученика Иисуса простить гораздо труднее. В противном случае нам придется переосмыслить тайный ключ, который Иоанн дает нам в своем Евангелии (XVIII; 15–16): «ученик же сей был знаком первосвященнику». Этот ученик шел за Иисусом по двору дома первосвященника в то время как «Петр стоял вне за дверями. Потом другой ученик ‹…› сказал придвернице и ввел Петра». Кто этот ученик и почему не названо его имя? Не сам ли Иоанн, раз он так хорошо знает подробности? Ведь Иоанн имел привычку говорить о себе в третьем лице и прибегать к анонимности, когда в этом возникала необходимость. Другими словами, первосвященник или человек, близкий к нему, убедил Иоанна держаться в стороне. Остается найти причину столь странного сговора между любимым учеником Иисуса и Каиафой его ярым врагом. Как бы то ни было, результат оказался весьма прискорбным.
Фома уехал еще до того, как разыгралась трагедия. Иуда Искариот предал. А десять остальных? Андрей, брат Симона-Петра? Иаков, брат Иоанна? Иаков, сын Алфеев? Фаддей, Варфоломей Симон Зилот, Иуда, сын Иаковлев, Матфей, Филипп, Нафанаил? Больше никого! Увы! Впрочем, недавняя история дала нам более впечатляющие примеры. Признаюсь, я не питаю к ученикам особого уважения.
