Человек среди учений - [10]

Эта закономерность побуждает учение отсчитывать любые шаги к философской общности от себя самого.

То есть: давайте объединяться вокруг той истины, которую мы понимаем лучше всех.

И снова всплывает проблема языка, на котором говорит данное учение. Даже если учение будет посвящено исключительно экуменизму, оно всё-таки будет говорить о нём на своём языке. И язык его будет преисполнен сознанием своей экуменической правоты. Самоцентричность языка приведёт его в лучшем случае к самоцентрическому экуменизму.

Так возникает этот печальный для человека парадокс. Всякое учение тяготеет к единству – и всякое учение готово лишь к единству вокруг себя. Каковы бы ни были "декларации о намерениях", инстинкт самосохранения ведёт к самоутверждению, а самоутверждение неумолимо ведёт к самоцентричности. И нет смысла упрекать в этом учение: такова органика его существования.

Возвращение к человеку

Зарождаясь из личных идей, из внутреннего опыта отдельного человека, учение, становясь учением, начинает в той или иной степени пренебрегать интересами того человека, к которому оно обращено. Ведь на первый план выдвигаются интересы собственной самоорганизации. Иногда учение, утвердившись на социальном уровне, превращается в идеологию, которая вообще перестаёт придавать значение отдельному человеку.

Идеология – это подмена живого мировоззрения серийным протезом. Она заинтересована не столько в индивидуальном ориентировании человека, сколько в навязывании ему стандартизированных ориентиров. Человеку же нужны ориентиры, верные именно для него. Это различие интересов приводит к тому, что некоторые учения строят не систему ориентации, а систему ДЕЗориентации, основанную на определённой догматической установке, сдвигающей человека в заданное русло. Вот такой своеобразный вид может приобрести задача помощи человеку в его личной самореализации.

Учение, способное ориентировать множество людей, не может не привлечь внимание тех, кто хочет властвовать над толпой. И это уже совсем другая история.

Но оставим пока идеологию в стороне. Взглянем на учение, поддерживающее двустороннюю связь с человеком. На учение, в органику которого входит стремление привлечь к себе последователей.

Как ему это делать? Стремясь быть полезным для человека – или обольщая его?

Быстрее – обольщая. Или гипнотизируя, или устрашая, или манипулируя, или подчиняя.

Надёжнее – становясь полезным.

Мне, живому человеку, важно распознать, с чем обращается ко мне учение. На кого оно работает? На какие-то внешние силы? На себя, на своё упрочивание и процветание, для которого я послужу лишь питательным элементом? Или на меня, на человека с индивидуальным внутренним миром, ищущего своё самовыражение?…

Учение, происходящее от личной потребности в ориентировании, должно сберечь в себе уважение к этой потребности. На этом основано его естественное право быть учением, учить выбору направлений.

Я готов признать за учением его право на социальную оформленность, на его самоутверждение среди других учений. Готов признать, что ему нужны определённые усилия, чтобы служить сосудом для тех истин, которые собраны им воедино. Но всё же это для меня не самое важное.

Важнее всего для меня – то внимание, которое учение уделяет моим индивидуальным проблемам. Та основная работа по жизненному ориентированию, в которой учение должно мне помочь. На кого всё-таки направлены его главные усилия: на себя или на меня? Уладив проблемы самоорганизации, возвращается ли оно всерьёз к моим проблемам? Или, выставив на витрине свои накопленные драгоценности, предлагает мне любоваться и восхищаться ими, отвлекаясь от мелких внутренних трудностей?… Но мне не до этого. Мне надо жить свою жизнь.

Сказка про лингов

В стране лингов (только не спрашивайте, где она находится, чтобы мне ничего не выдумывать) каждый говорит на своём языке. Не так вот сразу, конечно: раз – и на своём. Так ни в одной стране не бывает.

Прежде всего ребёнок у лингов, то есть линжонок, усваивает мамин язык. Знаете ведь, что многие мамы ещё до появления дитяти на свет уже вовсю беседуют с ним. Так что к материнскому языку малыш приспособлен заранее. Овладев маминым языком, линжонок принимается за папин. А вот потом он постепенно придумывает свой язык. И на нём уже всю жизнь разговаривает. Такое бывает, кажется, только у лингов. Хотя и в других странах дети нередко к этому склонны. Может, мы просто мешаем им обзавестись своим языком? А линги своим линжатам не мешают. Такой у них обычай.

При всём великом множестве разных языков линги очень общительны и дружелюбны. Их просто хлебом не корми (кстати, вместо хлеба линги употребляют картофельные пирожки), дай только выучить новый язык нового знакомого. А тот, пока ты его язык изучаешь, твоим овладеет. Оказывается, на двух своих языках ещё легче договориться, чем на каком-нибудь одном, но ничейном.

Приехал однажды в страну лингов (только не спрашивайте, как он туда добрался, выдумывать не хочу) всемирно известный учитель жизни Гин. Специально к ним ехал, потому что хотел принести лингам особую пользу.

Гин хотел научить лингов говорить на одном языке.