Человек смотрящий - [152]
Помимо этих крайне негативных примеров, прочно обосновавшихся у левого края, ничего примечательного там больше нет. Зато примерно посередине между левым краем и нейтральным центром расположились многие двойственные по природе, не безоговорочно пагубные аспекты визуальности. К ним можно причислить ви́дение завоевателей: несмотря на благородство постулируемой цивилизаторской миссии, в нем явно преобладает эксплуататорское, хищническое начало. Здесь же находится и негласное наблюдение: с одной стороны, оно служит борьбе с преступностью, а с другой, его неоправданные масштабы – само по себе преступление. Вполне уютно чувствует себя в компании скорее вредных явлений и визуальная реклама: не будучи абсолютным злом, она заполонила западный мир и отравляет его проповедью богатства, исключительности, псевдокрасоты и вульгарного материализма. Сюда же отнесем визуальную автомобильную культуру и нефтезависимость: автомобили подарили людям известную степень свободы, но немало постарались они и для глобального потепления, загрязнения окружающей среды и распространения малоподвижного образа жизни. В той же группе мы обнаружим наши визуальные отношения со смертью. Непристойное любопытство, инстинктивное желание сбросить скорость и поглазеть на место недавней аварии, как и толпы зевак в парижском морге, – все это вызывает омерзение. Разумеется, мы не можем отрицать смерть и не должны шарахаться от нее, но правильного взгляда на смерть люди в массе своей так и не выработали. Прибавим сюда и визуальную культуру селебрити. Опять-таки в этом явлении есть свои плюсы: оно позволяет отождествить себя с другим и пережить катарсис, экстернализирует наши желания и скрытые импульсы, вытесненные, по Фрейду, в область бессознательного; однако, если смотреть шире, феномен селебрити узурпировал власть, несоразмерную своей роли. Что касается отдельных личностей, давайте договоримся поселить здесь, в границах отчасти полезного, но по большому счету сомнительного, по крайней мере одного творца – Марселя Пруста. Визуальность пленяла его, и он великолепно ее описывал, и все-таки многое в его подходе вызывает у нас неприятие.
Теперь решительно перейдем к нейтральному центру, мертвой зоне нашей оценочной шкалы, где положительные и отрицательные аспекты визуальности пребывают в идеальном равновесии. Чего здесь только нет. Вот, например, барокко: хотя этот стиль дал образцы искусства, полностью отвечавшего критериям «возвышенного», его помпезная авторитарность и пропагандистский уклон не оставляли зрителю никакого простора для самостоятельных размышлений: убойный коктейль, что и говорить. Кстати, и само «возвышенное» пребывает тут же, в мертвой зоне: справедливо напоминая нам о нашей ничтожности в сравнении с величием и непреходящей ценностью всего нашего мира, в умелых руках оно также становится средством подавления и доминирования – взять хотя бы Нюрнбергские съезды. Пожалуй, сюда же мы поместим и психоактивные вещества, вроде ЛСД. Они расширяют границы нашего зрительного восприятия, но порождаемый ими визуальный экстаз лишен какого-либо смысла. Еще одно неожиданное соседство – арт-акция «Обернутый Рейхстаг». Красивое и впечатляющее зрелище, хотя в политическом плане очень наивное – провозглашение нового начала, перезагрузки немецкой политической истории. Тут же, в центре, водится крупная рыба – концепция визуального свидетельства. Какое-то время назад идея «смотреть – значит свидетельствовать» (импульс неверующего Фомы: «не поверю, пока не увижу своими глазами») была бы сдвинута на нашей шкале ближе к правому краю. Но в век цифровых технологий практически любое изображение можно сфальсифицировать и было бы нелепо считать фотографию исчерпывающим доказательством. Некоторые поместили бы визуальные свидетельства и вовсе в область отрицательных примеров, однако оперативная съемка с помощью мобильного телефона не раз доказала свою актуальность, разоблачая полицейский произвол в США, свидетельствуя об украинском Майдане и других протестных движениях, так что эта идея не окончательно себя дискредитировала.
Двинемся от центра вправо – к лучшему. В истории визуального восприятия имеется множество условно положительных примеров. Так, вид обнаженного человеческого тела доставляет нам удовольствие. Считать такой опыт стопроцентно положительным не получится, потому что эротическая составляющая может выйти из-под контроля, и тогда подобное созерцание приобретает болезненно-навязчивый, агрессивный или потребительский характер. Здесь же помещаются города. Их визуальное изобилие тонизирует нас, ведь каждый из них – это точка пересечения несметного количества прошлых и нынешних жизней. Как и человеческое тело, город переместился бы далеко вправо, в область сугубо положительного, если бы не был средоточием эксплуатации, если бы не бездомные, не скученность и стресс как следствие слишком тесного сосуществования. Давайте определим на жительство в этой же густонаселенной, полной ярких впечатлений промежуточной области фотографию, кинематограф и телевидение. Их творческий потенциал и достижения очевидны. Их философия не может не вызывать у нас живого интереса. Их недостаток – в изначально присущем им свойстве либо недооценивать реальный ужас, либо наводить на него марафет. Они не способны показать нам войну как она есть. Их репрезентативная природа не в состоянии охватить всю амплитуду, скажем, человеческого страдания. Я бы еще присовокупил к ним электрический свет. Искусственный свет продлил производительное время суток, облегчил жизнь людям со слабым зрением, сделал пребывание в публичном пространстве безопаснее и понятнее. Вообще, у электрической лампочки пороков немного, но они есть: световое загрязнение, невозможность видеть звездное небо, бездарное освещение большинства промышленных и некоторых торговых площадей (шутка). К не абсолютно положительным явлениям относятся и визуальные мемориалы. В целом людям, пережившим трагедию или оплакивающим ее жертв, отрадно знать, что в мире есть место, выступающее немым, но зримым свидетелем трагедии. Однако иногда мемориалы используются в пропагандистских целях, а иногда они злонамеренно «апроприируют» людское горе, попросту говоря – спекулируют на нем.
В избранное, в двух томах, Станислава Ломакина вошли публицистические, литературоведческие, философские статьи и рассказы, написанные им за 10 лет. Некоторые статьи и рассказы были опубликованы в периодической печати: журналах, научных сборниках, газетах. В них ученый и писатель осмысливает минувшее время, нравственное обоснование незабвенности, память о деяниях, совершенных людьми, которые не приемлют навязанной им участи. Они стоически сопротивляются обстоятельствам и вопреки неудачам пробуют взламывать устоявшиеся стереотипы поведения, не обольщаясь ожиданием вполне благополучного исхода.
Проблемой номер один для всех без исключения бывших республик СССР было преодоление последствий тоталитарного режима. И выбор формы правления, сделанный новыми независимыми государствами, в известной степени можно рассматривать как показатель готовности страны к расставанию с тоталитаризмом. Книга представляет собой совокупность «картинок некоторых реформ» в ряде республик бывшего СССР, где дается, в первую очередь, описание институциональных реформ судебной системы в переходный период. Выбор стран был обусловлен в том числе и наличием в высшей степени интересных материалов в виде страновых докладов и ответов респондентов на вопросы о судебных системах соответствующих государств, полученных от экспертов из Украины, Латвии, Болгарии и Польши в рамках реализации одного из проектов фонда ИНДЕМ.
Личная жизнь людей, облеченных абсолютной властью, всегда привлекала внимание и вызывала любопытство. На страницах книги — скандальные истории, пикантные подробности, неизвестные эпизоды из частной жизни римских пап, епископов, кардиналов и их окружения со времен святого Петра до наших дней.
Дети Сети – это репортаж из жизни современных тинейджеров, так называемого поколения Z. Загадочная смерть, анонимные чаты в дебрях даркнета и вчерашние дети, живущие онлайн и мечтающие о светлом будущем. Кто они, сегодняшние тинейджеры? Те, чьи детство и юность пришлись на расцвет Instagram, Facebook и Twitter. Те, для кого онлайн порой намного важнее реальной жизни. Те, кто стал первым поколением, воспитанным Интернетом.
Эпический по своим масштабам исход евреев из России в конце двадцатого века завершил их неоднозначные «двести лет вместе» с русским народом. Выросшие в тех же коммунальных квартирах тоталитарного общества, сейчас эти люди для России уже иностранцы, но все равно свои, потому что выросли здесь и впитали русскую культуру. Чтобы память о прошлом не ушла так быстро, автор приводит зарисовки и мысли о последнем еврейском исходе, а также откровенно делится своим взглядом на этические ценности, оставленные в одном мире и приобретенные в другом.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.