Человек Системы - [57]

Хрущев, по-моему, совершенно сознательно, не по неведению, а потому, что видел в этом, возглавив партию, и свой примой интерес, а может быть, и честно не представляя себе возможность чего-то другого, не хотел уходить от прежней политической системы. Управлять партией и страной было, наверное, гораздо проще, удобнее, сохраняя в неприкосновенности многие из механизмов, унаследованных от Сталина, в свое время созданных им как раз для обеспечения «диктатуры личности» (Никита Сергеевич использует это куусиненское понятие в воспоминаниях — видимо, оно запало в душу, — явно не понимая при этом всего, что за ним стоит). Включая и восхваление своей собственной личности — конечно, не такой зловещий и кровавый культ, как при Сталине, но все же достаточно вредный, подрывавший идеи XX съезда, культик, который вызывал насмешки и недоумение еще и потому, что терпел и взращивал его именно человек, разоблачивший культ личности Сталина. Причины этой непоследовательности Хрущева, мне кажется, нельзя сводить к его чисто человеческим слабостям (тщеславию, например) и прагматическим расчетам (борьбе за власть), хотя было и то, и другое.

Главное в том, что сам он был продуктом своей эпохи, продуктом сталинизма. Конечно, разоблачение преступлений Сталина, послужившее стартовым толчком глубоких политических процессов обновления, — это великая заслуга Хрущева. Но на большее в преодолении наследия сталинщины он, скорее всего, просто не был способен, других задач не понимал и не видел и потому перешел в политике к «бегу на месте». Конечно, едва ли тогда это ясно понимали даже политические аналитики, а тем более широкая общественность. Но в общественном сознании, наверное, созрела общая идея о бесперспективности политики Хрущева, о том, что он как минимум больше не нужен. И это определяло настроения, в том числе среди рабочих и крестьян, которым, нередко грубо переигрывая, так старался понравиться Хрущев.

Такие настроения в народе, конечно, облегчили «дворцовый переворот» и даже в какой-то мере вдохновили его организаторов. Но этими людьми двигали, по моему глубокому убеждению, отнюдь не большие идеи — главными мотивами были самая банальная борьба за власть или страх потерять свое кресло, что бы ни говорили сегодня участники того сговора (в частности, охотно выступавший в последние годы в печати В.Е.Семичастный — в момент октябрьского Пленума 1964 года председатель КГБ).

По поводу того, как организовывалось смещение Н.С.Хрущева, я не располагаю никакими документальными данными (впрочем, те, кто смещал Хрущева, едва ли оставили по этому поводу много документов). Но некоторые детали хорошо помню, и они для меня достаточно убедительны — начиная с чисто внешних наблюдений.

Я тогда уже работал в аппарате ЦК КПСС и видел, как около здания, у постов на входах, наконец, в коридорах в те дни и какое-то время после них все выхаживали или просто стояли, стреляя во все стороны глазами, незнакомые молодые люди и штатском. Опытные работники аппарата были особенно осторожны, разговаривая в служебных помещениях, даже дома, а тем более по телефону, — если кто-то с ними затевал серьезный разговор, тут же переводили его на футбол или погоду, иногда, если в комнате были все «свои», делая красноречивый жест в сторону потолка или телефона.

То один, то другой фрагмент происходившего выявлялись позднее — чаще из услышанного, а в последнее время и из написанного (я имею, в частности, в виду воспоминания С.Н.Хрущева и П.Я.Родионова). И из этих фрагментов складывалась картина заговора, «дворцового переворота».

Уже не раз писали о том, что а канун переворота организаторы заговора лихорадочно искали поддержку среди членов ЦК, и в первую очередь среди республиканских и областных партийных руководителей. Мне к этому добавить нечего — уже после октябрьского Пленума я тоже слышал рассказы об этой подготовительной работе, как и о том, что Л.И.Брежнев отчаянно трусил, иногда чуть не до истерики.

Позже я познакомился с Брежневым, не раз работал в коллективах, готовивших его выступления и отдельные партийные документы. И еще расскажу о своих впечатлениях об этом человеке. Но в одном убежден: он сам едва ли мог быть мозгом и волей заговора. Допускаю, правда, что речь шла о затее групповой, коллективной и Брежнев вполне мог быть одним из трех-четырех главных организаторов. Но из всего, что я знаю и понимаю (сразу оговорюсь, что знаю и понимаю не все), следует: очень активную роль играл не Брежнев, а более волевой, более напористый Н.В.Подгорный. Не мог «не участвовать» М.А.Суслов. И очень видной фигурой в организации самого переворота был прежде всего А.Н.Шелепин — человек крайне честолюбивый, волевой, с юности обученный искусству аппаратных интриг и — главное — имевший уже свою команду, настоящее «теневое правительство» (включая и «теневое Политбюро»). Ему было легче, чем другим, только что приехавшим из провинции, сколотить такую команду Занялся он этим делом, видимо, давно, еще в бытность первым секретарем ЦК ВЛКСМ.

И все время после этого Шелепин не только сохранял прочные связи с множеством бывших комсомольских работников, занявших потом ответственные должности, но и способствовал их выдвижению и продвижению, в том числе в последние перед октябрьским Пленумом годы и месяцы, когда он курировал в качестве члена Политбюро и одного из секретарей ЦК КПСС подбор и расстановку кадров. А в качестве бывшего председателя КГБ он позаботился о том, чтобы и там иметь своих людей на руководящих постах, включая своего преемника В.К.Семичастного. Не знаю, был ли Шелепин мозгом заговора (допускаю, что вместе с Подгорным был), но, уж во всяком случае, был его руками, его мускулами. Этими «мускулами» Александр Николаевич Шелепин (он получил в аппарате прозвище «железный Шурик») мог стать, поскольку располагал полной поддержкой Семичастного и ряда других людей, возглавлявших КГБ, а также МВД (во главе него тоже стоял близкий к Шелепину человек — бывший ответственный комсомольский работник Тикунов). К «комсомольской группе» принадлежал также Н.Миронов — заведующий Отделом административных органов ЦК КПСС, курировавшим армию, КГБ, МВД, суд и прокуратуру.