Человек-саламандра - [54]

И тогда вспомнился академик – специалист по неразрешимым вопросам бытия.

На вершине Кохты в Бакуриани, где Лена была с двоюродным братом, студентом, компания молодых людей загорала на солнышке. И девушки радовались удивительному голубому цвету неба в зимний день. Небо действительно сияло, будто светилось всё, по всей «поверхности» небосклона.

Один из студентов решил блеснуть познаниями в физике и заявил:

– Цвет неба объясняется тем, что по закону Релея рассеяние света пропорционально третьей степени частоты, и голубой свет, имеющий большую частоту, сильнее рассеивается.

От этого, дескать, и получается такой эффект, будто всё небо светится ослепительным и насыщенным голубым светом.

Тогда в разговор вмешался пожилой, седой физик, над которым тихо посмеивались из-за его невысокой горнолыжной квалификации, и заметил, с академической назидательностью:

– Юноша! Рассеяние света – явление обратимое. И не может содержать нечетных степеней частоты. Закон Релея содержит не третью, а четвертую степень этой частоты. Допустив нечетную степень частоты в рассеянии, мы нарушаем закон обратимости природы, а значит, и всю термодинамику.

Лена ничего не поняла, кроме одного: физики знают, почему небо голубое, но не хотят объяснить это понятным языком. И это плохо, со стороны физиков. Но они также не позволят объяснять это и неправильно. И с их стороны это как раз очень хорошо. Лучше непонятное, но правильное объяснение, чем неправильное, вне зависимости от того, понятно оно или нет.

Позже Лена решилась заговорить с ученым и спросила, почему же небо голубое. И он ответил, но она не запомнила. Осталось в памяти только строгое замечание: «Мы нарушаем закон обратимости природы, а значит, и всю термодинамику».

В этом была какая-то сладкая жуть от прикосновения к сокровенному знанию о том, что же и как же происходит в мире. И Лена попросила объяснить ей. Про обратимость. В этом слышались куда более грозные понятия вроде «вечности» и «бессмертия». Ведь если что-то можно однажды обратить, то, значит, можно и переделать, а если не получилось, то обратить вновь, и так до тех пор, пока не получится как надо.

– Есть такая теорема, – сказал ученый, – все уравнения физики, кроме слабых взаимодействий, а значит, и явления природы, ими описываемые, не изменяются при изменении знака времени. Они, дитя мое, выглядят одинаково, смотреть ли на них из прошлого в будущее или из будущего в прошлое. Из этого и следует, что обратимые величины могут быть только четными функциями частоты. Понятно?

Лена хотела было в свои тогдашние четырнадцать с месяцами обидеться на «дитя мое», но он вдруг сказал:

– Я вижу, вы хорошо управляетесь с лыжами. Не поднатаскаете старика? Я полагаю, кроме навыка и практики, должна быть какая-то метода. Просветите.

Подобная просьба не могла не польстить Лене. И старый да малый заскользили по склону.

Много занятного поведал ей этот человек.

– Как вы решаете задачу? – спросил он однажды.

– Читаю условие в учебнике и начинаю думать, по какому закону происходит то, о чем в нем говорится, – ответила она, немного подумав.

– Тогда мне с вами будет проще разговаривать.

– Почему?

– Потому что многие студенты говорят, что вспоминают формулу.

– А это неправильно? – удивилась Лена.

– Правильно, но это навык, а не метод. От закона идти вернее. Вы сразу беретесь за принцип, поэтому явление становится понятным. А дальше уже дело техники. Применение технического приема живет не в голове, а на кончике карандаша. Но я имел в виду другое, когда спрашивал про задачу.

– Что же?

– Если задача не сформулирована? Если условие не выписано в учебнике? Тогда как?

– А так бывает?

– В жизни, девочка, так только и бывает. Изучение впрок неэффективно. Изучать литературу, например, рекомендуется только после попытки решения задачи самостоятельно. Это подступ к ее формулированию. А умение формулировать задачу стоит больше, чем умение решать.

Вот и теперь Лена оказалась в ситуации, когда перед ней замаячила несформулированная задача. Обстановка, в которой она очутилась, была не условием в учебнике, а целым миром, с одними только неизвестными. И следовало еще понять, какую задачу она должна решить, чтобы приступить к сбору информации по интересующему вопросу. Нужно было понять, что происходит, для того чтобы начать думать, по какому закону природы оно развивается.

Однако здесь подстерегала опасность, от которой разум шарахался как черт от ладана.

Попытки получения исходных данных были чреваты откровениями, которых ей, как она подозревала, вовсе не хотелось.

Ответы на вопросы могли оказаться тяжеловаты для восприятия.

Так почему на сердце слеза?

Академик говорил:

– Зеркальная симметрия законов природы означает, что если две экспериментальные установки отличаются только тем, что одна есть зеркальное отражение другой, то такие установки работают совершенно одинаково. Однако природа не терпит точных симметрий.

«А с какой стороны сердце у моего зеркального отражения? – подражая интонации академика, спросила себя мысленно Лена. – Должно быть вроде бы справа. Но ведь у зеркального образа вообще нет сердца».