Человек-саламандра - [4]

Но люди, которые захотят его убить, слишком близко. Значит, нельзя медлить. Нужно убираться, как можно дальше отсюда.

Он и не медлил.

Едва он зафиксировался на уступе, как начал потихоньку переступать, чтобы двигаться вдоль стены и вниз ко дну оврага.

Это был не самый лучший путь – всё вниз и вниз, но это был единственный путь. Другого не было.

Как муха по стене, он перемещался ниже и левее. Он приближался ко дну ущелья и к морю. Медленно – вниз и еще медленнее к воде.

Это было недопустимо скромно.

Однако другого варианта добраться до цели сейчас у него не было. Кого-то такая скудость выбора могла привести в полное отчаяние. Но он был терпелив и сосредоточен. И постепенно начал двигаться быстрее.

Раз или два его босая нога соскользнула. Раз или два его ранил острый камень, вонзившийся в тело. Но он двигался всё быстрее и быстрее. А оказавшись достаточно низко, чтобы не бояться разбиться, он сам, удивляясь себе, оттолкнулся и скользнул вниз, гася скорость крыльями, и дальше то ли побежал, то ли полетел, перескакивая с одной глыбы на другую огромными прыжками, каким-то чудом не промахиваясь мимо крупных камней.

Его хвост удлинился вдвое и служил рулем, пальцы на ногах сделались растопыренными и цепкими.

Он несся, как демон, счастливее, чем когда-либо в жизни.

Он полагал, что счастливее в этот миг, чем кто-либо из его племени, когда-либо в жизни, сколь бы высоко ни воспарял.

Кое в чем, и в основном, он был прав.

Но овраг сужался и уже не позволял полностью раскрывать крылья.

Пришлось перейти на ходьбу.

И он старался идти как мог быстрее.

Он долго не испытывал нагрузок, долго голодал, долго предавался унынию и расходовал силы на вспышки ярости, пока терпение и сосредоточенность не вернулись к нему.

И теперь он терял силы катастрофически быстро.

Но его решимость могла заменить ему на некоторое время даже скудный запас быстро иссякающих сил.

И вновь он был вознагражден за терпение и целеустремленность.

Глубокий овраг привел его к морю.

Он сел на песок.

Только теперь он с интересом взглянул на свои истерзанные руки. Ладони были продырявлены шипами решетки, и кожа содрана веревкой. Они уже не болели. Видимо, устали болеть. Только ныли противно. И подергивало пальцы. Он очень устал, но не знал этого и не думал об этом.

Он шевельнул плечами и вновь полностью расправил чешуйчатые полупрозрачные крылья.

Хочу взлететь, подумал он с удивлением.

У него не было времени для конкретных желаний.

У него была только цель.

Он уже давно не летал и не мог взлететь. И теперь он слишком хорошо, до горечи, понимал, что не взлетит. Он был для этого слишком измучен и ослаблен.

Он сидел неподвижно еще некоторое время, глядя вдаль.

Туда, где матово блестящая в ночи гладь переходит в звездное небо. Воздух пах болотом от нагнанных штормом к берегу водорослей.

Некоторое время он сидел в темноте на пляже и, закрыв глаза, складывал крылья.

Дорога была пустынной. Лена сразу подумала, что это странно. На дороге должны быть машины. Много машин. Всегда много машин. Но факт оставался фактом – пусто, как будто что-то случилось с целым миром. Будто все ушли. Все люди. И их машины. И холодно. Вот что.

Шоссе пусто, лес черен, ветер холоден, а жизнь такова, что хоть в петлю лезь.

Лене шестнадцать лет образца 1985 года. Это крупная девушка, высокая и стройная, в том переходном возрасте, когда не отдают себе отчета в том, как по-детски выглядят потуги быть взрослым.

Ей знобко и страшно.

Луна над черной зубчатой стеной леса плывет в клочьях пепельных облаков.

В середине ночного кошмара маленький испуганный человечек. Ни единой машины в течение часа не проехало! Чего не может быть никогда.

Лена дрожит от холода.

Истерический ветер поминутно набрасывается на нее, бросает волосы в лицо, заставляет стучать зубами и приплясывать…

Ссора с родителями была неожиданной и нелепой. Лена поздновато вернулась с местной дискотеки. Будь это в Москве – всё бы обошлось. Но здесь – дачный поселок, местные сельские парни! Они же непременно что-то с ней сделают. Что-нибудь, но непременно… Родители начали выговаривать. Мы же переживаем за тебя!

Всё это слышано много раз. Много раз Лена порывалась ответить, выслушивая родителей. Мысленно она часто поступала так. И в этих воображаемых спорах они понимали ее и соглашались. И в этот раз она возразила впервые.

Что тут началось! Взрыв лаптей в воздухе! Скандал в благородном семействе!

Она и не сказала ничего такого. Она сказала только, что местные парни как раз скромнее и проще москвичей.

– Ты не понимаешь ничего! – С матерью случился приступ бессмысленной ярости. – Они только и думают о том, как бы что-то с тобой сделать!

– Ну и что тогда случится? – нагло вякнула Лена.

Разразился новый шквал воплей и слез, а отец, вошедши в раж, ухитрился задрать юбку и протянуть по попе ремнем. Лена стиснула зубы и прошипела:

– Вот это зря! – и хлопнула дверью.

Она выскочила на улицу, как была, в дискотечном прикиде – блестящих тенях вокруг глаз, мини-юбке и сетчатых чулках, переделанных многими трудами из детских колготок, на каблуках и в легкой блузке. На улице дачного поселка, убедившись, что погони нет, втянула обратно навернувшиеся слезы и решила на дачу не возвращаться. «Поеду домой! Оттуда позвоню…» – постановила она и вышла на шоссе.