Человек с фасеточными глазами - [45]

Обычно в такой ситуации Камень и Луна должны были бы пуститься за человеком, но обе собаки даже не шелохнулись, точно вообще ничего не заметили. Дахý окликнул, и только тогда собаки будто очнулись от глубокого сна. Он последовал за тенью, но не бегом, ведь будь это походник, это могло бы его напугать и привести к беде. Поэтому Дахý попробовал поговорить с тенью:

– Эй, друг! Все в порядке, я в горах просто охочусь. Давай выпьем чаю, у меня тут хороший чай есть, и вино тоже имеется.

Он с собаками медленно приближался к тени, но внезапно увидел, что тень как будто специально держит его на расстоянии. Казалось, это был мужчина среднего телосложения, ну или молодой человек крепкого телосложения. Несколько раз Дахý думал остановиться, может, обычный человек пошел в горы, привык ходить один, так зачем зря его беспокоить? Но когда он замедлял шаг, у него возникало уверенное ощущение, что мужчина машет ему рукой. К тому же тут Камень и Луна опередили его, так что Дахý пришлось идти за ними.

Тень мужчины, Камень, Луна, Дахý, – единым отрядом следуя друг за другом, они в молчаливом согласии продолжали преследование. Примерно через полчаса тень ушла в низкий кустарник. Дахý был от нее на расстоянии в десять с лишним метров, и cмог увидеть это движение только в слабом лунном свете. Подойдя к кустарнику, он колебался, лезть туда или нет, и тут Камень и Луна, точно проснувшись после долгого сна, разом залаяли как сумасшедшие. Дождь полил сильнее, капли со стуком били по кронам деревьев, и Дахý быстро надел дождевик.

Кустарник был слишком низким даже для бунун, и Дахý пришлось опираться рукой на землю, чтобы пролезть. Он почти что полз вперед, и только через некоторое время смог снова выпрямиться. В этот момент луна как раз вышла из-за туч, и сквозь темноту он увидел, что стоит у основания огромного утеса. Так как Луна с Камнем делись неизвестно куда, Дахý сначала попробовал на ощупь, ровная ли впереди дорога. Оказалось, что прямо у носков его стоп начиналась большая дыра шириною с размах рук взрослого человека, а рядом – корень исполинского камфорного дерева, под тенью которого эту дыру нелегко было заметить. Так как света не было, дыра казалась глубокой, настоящей бездной. Тут из-за сбившегося дыхания и попавшей в нос дождевой воды Дахý поперхнулся и закашлялся так, что стало больно в груди. Могла ли тень привести его сюда, чтобы показать эту дыру?

Дахý громко позвал Луну и Камня, и вскоре они прибежали. Он решил сначала вернуться на место привала, приготовить скальный крюк, веревку и налобный фонарик. Он чувствовал, что должен спуститься в эту дыру.

– Папа, смотри! – Умáв вытащила Дахý из воспоминаний. Она показывала на телевизор.

Дахý взглянул на экран. Неужели это «Седьмой Сисúд»? Он с первого взгляда понял по перспективе, что снимали с того самого места у «маяка».

Камера повернулась, и вот на экране промелькнул дом Алисы, всего несколько секунд. Из окна дома, обращенного к «Седьмому Сисúду», выглядывала чья-то голова. Это была Алиса.

Почти не тратя времени на раздумья, Алиса на экране одним махом выпрыгнула из окна и упала в море. По телевизору было видно, что ее падение не подняло заметных брызг. Похоже было на то, как ныряет дрессированный дельфин на идеально поставленном шоу.

* * *

Ателей песнями измерял время, прошедшее с тех пор, как он отчалил с Ваю-Ваю. Кудесник моря говорил, что раньше ваювайцы сочиняли песни для всех звезд, а поскольку звезд не счесть, значит, никому не под силу выучить все ваювайские песни. Если же кто-нибудь скажет, что спел новую песню, то этот человек уж точно лжет. Ведь ваювайцы считают, что песни сами по себе уже существуют, и ты можешь только вдруг вспомнить, как они поются, только и всего. Все песни старые. Вот почему иногда бывает так, что слушаешь какую-нибудь незнакомую ваювайскую песню, и из глаз льются слезы.

В последнее время Ателей пел одну ваювайскую песню в промежутке между рождением и гибелью солнца. Потом он уже и забыл, сколько спел песен, каким песням его научили родители, какие песни случайно взбрели Ателею в голову, пока он напевал первое, что приходило на ум. Эти песни тянулись беспрерывно, точно само море. Когда Ателей пел, он часто думал о том, как было бы хорошо, если бы Расула была рядом, подпевая ему, и тогда вдвоем они смогли бы сочинить новую песню. Долго ли, коротко ли, Ателей вдруг неожиданно для самого себя заметил, что сжимает руками горло, подражая голосу Расулы, отвечающей на его песню. Как только песня смолкала, шум морского бриза заставлял его почувствовать себя пустой пещерой, полупрозрачной пустой раковиной, брошенной крабами на песке.

В то же время Ателей заметил, что с его телом стало происходить что-то странное. Десны стали кровоточить, суставы болели, он не мог больше плавать так же легко, как раньше. Иногда он чувствовал, как кружится голова, как будто он вернулся на землю (на море у Ателея никогда не кружилась голова).

Через несколько дней Ателей обнаружил гнойный нарыв на правой ноге. Этот нарыв появился как раз на том месте, где он нарисовал Ваю-Ваю. Он принял это за дурной знак. Так как последние дни погода становилась все жарче, в полуденные часы он прятался в «хижине», но жара становилась все нестерпимее. Еще хуже было то, что под лучами солнца от всего острова исходил ослепительный свет, и везде витал запах разложения. Этот запах смешивался с запахом рыбы, и от этого Ателея без конца рвало, тело становилось слабым. Ателей заметил, что на острове стало очень много насекомых, повсюду летали комары и мухи. Течение тоже изменилось, стало каким-то непостоянным.