Человек с часами - [5]

Я отправился на том же пароходе, как и Спарроу Мак-Кой, и получил, во всяком случае, некоторое удовлетворение в том, что своим присутствием испортил ему прелесть путешествия. В первый же вечер на пароходе, войдя в курильную комнату, я увидел его за карточным столом, окруженного полдюжиной молодых шелопаев, которые везли в Европу свои полные кошельки и пустые головы. Он готовился собирать свою жатву, и она обещала быть очень богатой. Но я скоро уничтожил его надежды.

— Джентльмэны, — обратился я к присутствующим, — известно ли вам, с кем вы играете?

— Что вам до этого? — вмешался Мак-Кой и у него вырвалось проклятие. — Занимайтесь своими делами и не суйте нос в чужие.

— А кто же он такой? — спросил один из присутствующих.

— Спарроу Мак-Кой, известнейший шуллер Соединенных Штатов.

Мак-Кой вскочил с бутылкой в руке, но вспомнил, что находится не в Америке, а на английском пароходе, под флагом Старой Англии. За покушение на убийство ему грозила тюрьма и виселица по английским законам.

— Докажите свое обвинение! — крикнул он.

— Докажу! — отвечал я. — Заверните правый рукав вашей сорочки до плеча, и тогда я или докажу свое обвинение, или буду отвечать за клевету.

Он побелел, как полотно, и не ответил ни слова. Дело в том, что я знал кое-что насчет фокусов Мак-Коя; мне было известно, что он и подобные ему шуллера имеют приспособление из эластической пружины, обхватывающее руку повыше кисти и спрятанное в рукав сорочки. Посредством этого приспособление они незаметно подменяют одни карты другими. Я сделал свое обвинение в полной уверенности, что у Мак-Коя скрыт в рукаве такой механизм, и моя уверенность оправдалась. Проклиная меня, он выбежал из курильного салона и за все время пути не показывался более. На этот раз мне удалось таки поквитаться с мистером Спарроу Мак-Кой.

Но он скоро отплатил мне за это, потому что, как только дело коснулось нашего влияние на Эдуарда, влияние Мак-Коя на каждом шагу пересиливало мое. Эдуард хорошо вел себя в Лондоне первые недели по приезде, и у него недурно пошла торговля американскими часами, но как только негодяй Мак-Кой снова стал на его пути, все пошло по-старому. Я старался всеми силами спасти брата, но все было напрасно. Вскоре по приезде, до меня дошли слухи о большом скандале, происшедшем в одном из лондонских отелей: приезжего богатого иностранца обыграли два сговорившихся шуллера, и полиция уже взялась за это дело. Я узнал об этом из вечерних газет и тотчас же догадался, что эти два шуллера — мой брат и Мак-Кой. Я немедленно отправился на квартиру к Эдуарду. Мне сказали там, что он уехал вместе с высоким джентельмэном, что квартиру он очистил и взял с собой все свои вещи. Квартирная хозяйка добавила, что она слышала, как он приказал извозчику ехать на станцию Инстон, а высокий джентльмен, кажется, говорил что-то про Манчестер.

Взглянув на росписание поездов, я решил, что они, вероятно, спешили к 5-часовому поезду, хотя был еще и другой в 4 ч. 35 м., к которому они могли поспеть. Я приехал на станцию к самому отходу пятичасового поезда, но не видел их ни на станции, ни в поезде. Они, вероятно, уехали с более ранним поездом, и я решил следовать за ними в Манчестер и розыскивать их по всем отелям. В последний раз обратиться к моему брату с мольбой во имя всего чем он обязан матери — и для него еще возможно спасение. Мои нервы были сильно натянуты и я закурил сигару, чтобы успокоиться. В этот момент, когда поезд уже готов был двинуться, дверь моего отделение распахнулась, и я увидел перед собой на платформе Мак-Коя и моего брата.

Они были оба переодеты, так как знали, что полиция ищет их. Мак-Кой был в пальто с меховым, высоко поднятым воротником, так что видны были только его глаза и нос. Мой брат был одет женщиной, черный вуаль закрывал его лицо, но, конечно, я тотчас же узнал его. Я вздрогнул и заметил, что Мак-Кой тоже узнал меня. Он сказал что-то кондуктору, тот захлопнул дверь и подвел их к следующему отделению. Я пытался остановить поезд, но было уже поздно — поезд шел полным ходом.

Как только мы остановились в Уилльсдэне, я тотчас же перешел в следующий вагон. Вероятно, никто не видел, как я пересаживался, так как на станции было многолюдно и шумно. Мак-Кой, конечно, ожидал моего появления, и весь путь между Инстоном и Уилльсдэном употребил на то, чтобы как можно больше восстановить брата против меня. Еще никогда не было мне так трудно подействовать на Эдуарда и смягчить его. Я пробовал убеждать его всеми возможными средствами. Я рисовал ему перспективу быть заточенным в английской тюрьме. Я говорил о печали и отчаянии матери, когда я, вернувшись, сообщу ей ужасную весть. Я говорил все, чем только можно было тронуть его сердце; но все было напрасно. Он слушал меня с холодной усмешкой на своем красивом лице, между тем как Мак-Кой бросал мне какое-нибудь оскорбительное замечание, и старался поддержать брата в его упорном равнодушии ко всем моим доводам.

— Почему бы вам не открыть воскресную школу? — с насмешкой спрашивал Мак-Кой и продолжал, обращаясь брату: — Он думает, что у вас нет ни какой воли. Он считает вас ребенком, которого можно водить на помочах. И только теперь начинает убеждаться, что вы — такой же взрослый мужчина, как и он.