Человек против мифов - [2]
Если мы чуточку продолжим диалог, исчезнут и последние сомнения. "Почему, – спрашивает ваш собеседник, который, возможно, воображает себя Сократом, – почему здоровье благо для всех?" "Потому, – отвечаете вы, – что от здоровья бывает хорошее самочувствие". "Ого, – произносит ваш собеседник, обличая в себе не Сократа, а профессора американского колледжа, – я вижу, вы гедонист; а поскольку вы явно хотите максимального удовольствия для максимального числа людей, то вы и утилитарист". "А что, здесь что-нибудь не так?" – спрашиваете вы с заметным беспокойством. "Здесь много что не так; возьмите хотя бы гедонистический парадокс". Вы чувствуете, что почва уходит из-под ног; нужно срочно искать скалу для опоры. Да вот и она: "Я считаю, что сохранять здоровье – долг каждого". Но скала разлетается вдребезги.
"Дорогой мой, – говорит профессор, – вы изменили свою позицию. Теперь вы кантианец. Однако неужели вы действительно думаете, что заботу о здоровье можно дедуцировать из категорического императива?" Полный провал; ну-ка, поищем что-нибудь ненадежней. "Удовольствие это или долг, а здоровыми хотят быть все". Снежная лавина обрушивается на вас вместе со вздохом профессора: "Ох, ох, теперь вы путаете факт и оценку. Элементарнейший ляпсус". – "Профессор, возьмите еще кусочек хлеба".
Сказать вам, как надо было действовать? Главное – захватить инициативу. Когда профессор спросил: "Почему здоровье благо для всех?" – надо было ответить: "Существует предрасположенность в пользу этого мнения. Докажите, что подобный взгляд неверен". Благодаря такому маневру вы меняетесь ролями: теперь вы спрашиваете, он отвечает. Он делает паузу, изучая поле битвы, и вы можете спутать все его мысли ледяным "Ну?".
Профессору прекрасно известны все тонкости различных этических теорий, и он не хочет занять позицию, под которую легко подкопаться. Тогда он делает пробный шаг: "Знаете ли, определить значение слова "благо" нелегко". "Конечно, – отвечаете вы, – но разве это основание для того, чтобы не сделать попытки?" "Да нет, разумеется, – говорит профессор, которого вы ловко обошли. – Однако >я склонен полагать, что профессор Джордж Э. Мур прав, говоря о неопределенности блага". Вы и не слышали о Джордже Э. Муре, но надо держаться избранной стратегии: "Не хотите ли вы этим сказать, что слово "благо" нечто означает, но мы не можем сказать, что именно?" – "Эта точка зрения несколько парадоксальна, – вздыхает профессор. – Скорее я склонен думать, что называя что-то благом", вы просто выражаете свое личное одобрение. Все равно как если бы вы говорили что-то определенным тоном". – "Как поросенок, одобрительно хрюкающий у корыта?" – спрашиваете вы. "Ну, грубо говоря, так, хотя я воздержался бы от такой аналогии".
Теперь вы готовы нанести coup de grace. "Так значит, когда я говорю, что здоровье благо для всех, то это простое хрюканье?" – "Да, если вы настаиваете на подобном способе выражения". "А если кто-нибудь еще думает, что здоровье или болезнь – благо, он тоже просто хрюкает?" – "Да". – "Профессор, верните мне этот кусок хлеба". – "Но ведь вы только что мне его дали". – "Простите, но я теперь хрюкаю по-другому".
Хотя вы этого не знали, профессор оказался так называемым логическим позитивистом, представителем одной из наиболее странных философских сект, учение которой мы рассмотрим позднее. Суть дела, однако, в том, что он своими вопросами поставил вас в тупик, а вы своими вопросами поставили в тупик его – довольно-таки тернистый путь к полному взаимопониманию. В конце концов выяснилось, что вы не знаете точно, что имеете в виду, а он – по собственному признанию вообще ничего не имеет в виду.
Перед нами философский процесс par excellence. Он заключается в анализе понятий. Он позволяет получить следующие результаты: 1) Мы выясняем, имеет ли термин или утверждение какое-либо значение; 2) мы выясняем, каково в конечном счете это значение; 3) мы выясняем, какие другие утверждения следует допустить, чтобы данное утверждение было истинным. Конечно, можно взяться за это дело с излишним рвением и в результате свести его к копанию в мелочах и казуистике. Однако если вы не отдадите ему все свое свободное время и все доступное вам терпение, вы неизбежно остановитесь на полдороге в познании мира и своего отношения к нему.
Скажем, то, что здоровье – благо для вас или благо для всех, в действительности не так уж очевидно, как может показаться на первый взгляд. Легко найти смысл, в котором это утверждение будет истинным, сказав, например, что здоровье – одна из многих ценностей. Но если мы скажем, что здоровье – высшая ценность, то наше утверждение, по всей вероятности, окажется ложным. Ценность здоровья явно определяется ценностями "более высокого порядка", которым оно служит. Прежде чем поздравлять человека с добрым здравием, хорошо бы указать, на что он его употребляет. Есть здоровяки, поступки которых так отвратительны, что мы можем счесть их недостойными жизни, не то что крепкого здоровья.
Таким образом, всякие усилия в пределах мыслимых возможностей выявить значение утверждений и их предпосылки относятся к области философии. Не хочу сказать, что для этого нужно быть философом-профессионалом. Напротив, такое занятие доступно каждому, кто обладает разумом и необходимым навыком анализа. Поистине желательно, чтобы каждый человек пробовал заняться философией, тогда философы-профессионалы смогли бы оторваться от созерцания собственной традиции, а остальная часть человечества – подняться до философии. Если мы вместе возьмемся за дело, то очень возможно, что большинство из нас в итоге достигнет цели.
В своем исследовании автор доказывает, что моральная доктрина Спинозы, изложенная им в его главном сочинении «Этика», представляет собой пример соединения общефилософского взгляда на мир с детальным анализом феноменов нравственной жизни человека. Реализованный в практической философии Спинозы синтез этики и метафизики предполагает, что определяющим и превалирующим в моральном дискурсе является учение о первичных основаниях бытия. Именно метафизика выстраивает ценностную иерархию универсума и определяет его основные мировоззренческие приоритеты; она же конструирует и телеологию моральной жизни.
В книге трактуются вопросы метафизического мировоззрения Достоевского и его героев. На языке почвеннической концепции «непосредственного познания» автор книги идет по всем ярусам художественно-эстетических и созерцательно-умозрительных конструкций Достоевского: онтология и гносеология; теология, этика и философия человека; диалогическое общение и метафизика Другого; философия истории и литературная урбанистика; эстетика творчества и философия поступка. Особое место в книге занимает развертывание проблем: «воспитание Достоевским нового читателя»; «диалог столиц Отечества»; «жертвенная этика, оправдание, искупление и спасение человеков», «христология и эсхатология последнего исторического дня».
Книга посвящена философским проблемам, содержанию и эффекту современной неклассической науки и ее значению для оптимистического взгляда в будущее, для научных, научно-технических и технико-экономических прогнозов.
Основную часть тома составляют «Проблемы социологии знания» (1924–1926) – главная философско-социологическая работа «позднего» Макса Шелера, признанного основателя и классика немецкой «социологии знания». Отвергая проект социологии О. Конта, Шелер предпринимает героическую попытку начать социологию «с начала» – в противовес позитивизму как «специфической для Западной Европы идеологии позднего индустриализма». Основу учения Шелера образует его социально-философская доктрина о трех родах человеческого знания, ядром которой является философско-антропологическая концепция научного (позитивного) знания, определяющая особый статус и значимость его среди других видов знания, а также место и роль науки в культуре и современном обществе.Философско-историческое измерение «социологии знания» М.
«История западной философии» – самый известный, фундаментальный труд Б. Рассела.Впервые опубликованная в 1945 году, эта книга представляет собой всеобъемлющее исследование развития западноевропейской философской мысли – от возникновения греческой цивилизации до 20-х годов двадцатого столетия. Альберт Эйнштейн назвал ее «работой высшей педагогической ценности, стоящей над конфликтами групп и мнений».Классическая Эллада и Рим, католические «отцы церкви», великие схоласты, гуманисты Возрождения и гениальные философы Нового Времени – в монументальном труде Рассела находится место им всем, а последняя глава книги посвящена его собственной теории поэтического анализа.
Монография посвящена одной из ключевых проблем глобализации – нарастающей этнокультурной фрагментации общества, идущей на фоне системного кризиса современных наций. Для объяснения этого явления предложена концепция этно– и нациогенеза, обосновывающая исторически длительное сосуществование этноса и нации, понимаемых как онтологически различные общности, в которых индивид участвует одновременно. Нация и этнос сосуществуют с момента возникновения ранних государств, отличаются механизмами социогенеза, динамикой развития и связаны с различными для нации и этноса сферами бытия.