Человек, проходивший сквозь стены - [24]

— Умер нотариус, я только что встретила его здесь…

— Бедняга, ведь я обесчестил его жену. Помните?

Девица Борбойе чувствовала себя крайне неловко и готова была просить Бобисласа, чтобы он спустил ее наземь. Старой барышне, лишь недавно причастившейся святых тайн, не положено сидеть верхом на лошади за спиной гусара, в строю потешающихся над нею молодцов. Но не только это угнетало ее. Когда позади целая жизнь, исполненная христианской добродетели, стыдно сознавать, что спасением души ты обязана негодяю, оскверненному всеми смертными грехами, и пробираться в рай путем уловок и хитростей. Мучительная мысль!

— Не пойман — не вор! — изрек Бобислас. — Прижмитесь покрепче!..

«Пути господни неисповедимы», — чуть-чуть лицемеря, утешала себя девица Борбойе. Кони шли шагом, частые остановки усугубляли ее мучения. Наконец всадники заиграли марш гусар Цствертскста, и седоусый капитан первым въехал под арку свода. Восседая на своем облаке, святой Петр бдительным оком надзирал за прохождением полка гусар.

— Сожмитесь в комок! — шепнул Бобислас.

Его указание было излишним. Съежившись от стыда и страха, девица Борбойе в своем черном платье и без того походила на узел награбленного тряпья, забытого на конском крупе.

Конь Бобисласа уже переступил порог и просунул шею в рай, когда грозный голос, раздавшийся с облака, остановил движение.

— Эй, ты, там, гусар, стой! — крикнул святой Петр. — Что это еще за женщина у тебя за спиной?

Старая барышня от ужаса едва не свалилась с коня. Но гусар Бобислас, легко приподнявшись в стременах, непринужденным движением повернулся к святому Петру и, склонив голову в кольбаке, ответил мужественным, уверенным голосом:

— Да это же наша полковая шлюха!

— А!.. Ну что же! Езжай…

Девица Борбойе проглотила страшное оскорбление вместе с подступившим к горлу рыданием, но секунду спустя уже не помнила о нем, ибо вошла в царствие небесное, где все земные мерила навсегда утрачивают свое значение.

Сборщик налогов (Перевод М. Ваксмахера)

В небольшом городке Нанжикуре жил сборщик налогов, по фамилии Готье-Ленуар, который с грехом пополам уплачивал свои собственные налоги. Его жена тратила много денег на прически и наряды, и виной тому был хорошенький лейтенантик, служивший в обозе. Каждое утро проезжал он верхом на коне мимо ее окон, а вечерами то и дело сталкивался с ней на Главной улице.

Впрочем, госпожа Готье-Ленуар была верной женой и почти не позволяла себе дурных мыслей. Ей просто нравилось воображать, будто у нее роман с молодым человеком, хорошо сложенным и хорошо одетым, и нравилось при этом сознавать, что подобные мечты никак не назовешь несбыточными. Самый знаменитый нанжикурский парикмахер каждую неделю мыл ей голову шампунем и укладывал волосы волнами, что обходилось в семнадцать франков, не считая втираний, стрижки, а при случае и перманента. Но наибольшую статью расхода составляли платья, костюмы и пальто, ибо шились они у госпожи Легри на улице Рагонден (Леонар Рагонден, родился в Нанжикуре в 1807 году, чувствительный поэт, автор «Влюбленных листьев» и «Од кузине Люси», мэр города во время войны 1870–1871 годов. Город обязан ему существованием картинной галереи. Выдающийся археолог. Последние годы его жизни были омрачены нашумевшей полемикой с профессором Ж. Понте по поводу развалин Алибьенской башни. Умер в 1886 году. Его каменный бюст работы нанжикурского скульптора Жалибье украшает площадь Обороны, откуда и берет начало улица, носящая ныне его имя), у госпожи Легри, которая одевала всех дам, принадлежащих к нанжикурской аристократии. Не будучи аристократом, сборщик налогов оплачивал счета от портнихи без малейшей задержки; поэтому каждый раз, как подходил срок уплаты налогов, он оказывался без гроша в кармане.

Но он никогда не жаловался, никогда не говорил жене, что она слишком расточительна. Больше того, он так мило осматривал ее новые туалеты, что это вполне можно было счесть за поощрение к дальнейшим тратам. Сборщик налогов был мужчиной тридцати семи лет, его рост составлял 1 метр 71 сантиметр, окружность груди — 85 сантиметров; у него были черные волосы, правильный овал лица, карие глаза, небольшой нос, черные усы, а на щеке — родинка, покрытая жесткими волосами; она росла слишком высоко, и поэтому не было ровно никакого смысла отпускать бороду. Служба поглощала его почти целиком, отнимая нередко и вечера; ему и самому бывало нелегко наскрести деньги для уплаты налогов, поэтому к большинству налогоплательщиков он относился с сочувствием. Когда они являлись в налоговое управление, он принимал их с радушием и охотно предоставлял отсрочку для погашения задолженности. «Я ведь не приступаю к вам с ножом к горлу, — говорил он. — Делайте то, что в ваших силах. В конце концов, выше головы не прыгнешь». И порой добавлял со вздохом: «О, если бы все зависело лишь от меня!..» Налогоплательщики прекрасно понимали это приветливое обхождение и не очень торопились с уплатой. У иных задолженность накопилась за несколько лет, а они и в ус не дули. Таких людей сборщик налогов особенно любил, в глубине души восхищался ими и говорил о них с нежностью. Но, являясь лишь маленьким винтиком административного механизма, он бывал вынужден посылать им повторные извещения и даже прибегать к услугам судебного исполнителя. От этого сердце у него обливалось кровью. Когда он решался отправить кому-нибудь последнее предупреждение, он почти всегда прилагал несколько любезных строк от своего имени, стараясь, насколько возможно, смягчить резкость официальных формул. Бывало даже и так, что, охваченный угрызениями совести, он выходил из конторы, отправлялся к налогоплательщику и говорил ему с доброй улыбкой: «Завтра вы получите предупреждение, но, пожалуйста, пусть оно вас не слишком тревожит. Я прекрасным образом могу подождать еще немного».