Человек, потерявший лицо - [8]

Престо начинал дремать, и тогда ему казалось, что женщина – чудовище с огромным подбородком – поднимается со своего кресла, идет к Тонио и, простирая свои уродливо-большие руки, говорит:

– Я люблю тебя, Тонио! Жених оставил меня. Но ты мне нравишься больше, чем жених. Мы оба уроды. Мы стоим друг друга. У нас будут дети-уроды, каких не видал еще свет. Они будут так смешны, что все люди подохнут от смеха. И тогда землю наследуют наши потомки. Над ними уже никто не будет смеяться, потому что все будут ужасающе-уродливы. И уродство будет признано красотой. И самый уродливый будет признан самым красивым…

Тонио проснулся в холодном поту.

«Какой отвратительный сон!..» – подумал он. И вдруг он быстро сел на кровати и схватился за голову. Одна мысль поразила его.

– Я бежал во сне от страшной мисс Веде. А разве я сам не кажусь таким же страшным? Да, Гедда Люкс была права, тысячу раз права, отказав мне! Как несправедливо жесток я был с нею в последний раз!.. Что, если в самом деле Гедда умирала от смеха?! Я оставил ее без памяти. Быть может, у нее слабое сердце?

Тонио соскочил с кровати и зашагал по комнате.

– Надо будет дать телеграмму Гофману, спросить его. Впрочем, нет, – он, наверно, уже уехал… Если я в самом деле убил ее смехом, то начнется следствие, меня арестуют, быть может, обвинят в убийстве и казнят. И я умру уродом… Нет, нет! Если Гедда умерла, этого не исправишь. Кроме Гофмана, никто не знает о том, куда я уехал. Сначала надо излечиться от уродства. Однако как расшатались у меня нервы!.. Надо взять себя в руки…

Тонио заставил себя лечь в кровать, но до самого утра не мог уснуть. «Безобразие – самая тяжелая болезнь!» – повторил он в бреду. Только когда первые утренние лучи позолотили верхушки сосен, Тонио начал дремать, повторяя во сне известные мудрые слова, которые звучали, как отрывки заклятия: «Гипофиз. Гормон. Акромегалия. Гиперфункция…»

– Нет, право, от этого можно с ума сойти, – говорил Престо, проснувшись в одиннадцать часов утра. – Я должен знать совершенно точно, что такое представляют собой гормоны и гипофизы; я должен знать всю механику, тогда туман рассеется и в голове будет порядок.

Умывшись, Престо подошел к большому зеркалу в ванной комнате и внимательно рассмотрел свое лицо. О, недаром он был киноартистом! Он знал каждый миллиметр этого лица, безобразного и смешного.

– Лопоухий, туфленосый уродец, – сказал Престо, обращаясь к своему отражению в зеркале. – Скоро тебе придет конец. Ты сгоришь, утечешь, улетучишься, а на смену тебе придет… хотел бы я знать, как буду я выглядеть после лечения! – сказал Престо уже другим тоном.

Быстро одевшись, он пошел к доктору Сорокину, но тот был занят с больными, и Престо отправился бродить по парку.

У содержателя ярмарочного балагана глаза разгорелись бы при виде всех этих уродцев. Их хватило бы на составление не одной труппы карликов и великанов. Престо встречались толстые, как бочки, мужчины и женщины, едва передвигающиеся на ногах-тумбах, жердеобразные скелеты, мужчины с женским бюстом, бородатые женщины… Все это были жертвы игры неведомых сил, скрывающихся в недрах человеческого организма. Это был брак, отбросы великого производства природы.

Вот уродец с огромной головой и маленькими ногами. Это – кретин. Он внимательно осмотрел Тонио и вдруг засмеялся смехом идиота.

– Джим, Джим! Иди скорее, посмотри на это чудо! Тонио Престо соскочил с экрана и пожаловал к нам. Иди, иди, посмотри бесплатный кинематограф! – закричал он, обращаясь к другому больному.

Престо узнавали все, кто только видел его на экране. А кто же не бывает в кино? Кретины и младенчески неразвитые великаны, привлеченные «живым» героем кино, шли следом за Престо. Это раздражало его. Он сделал крутой поворот и отправился к себе домой. До вечера он никуда не выходил. И только с наступлением темноты, когда большинство больных разбрелось по своим домам, Престо вновь направился к дому доктора.

Сорокин повстречался ему на полдороги.

– А я к вам, – сказал доктор. – Идемте гулять. Перед сном это полезно. Как спали вы прошлую ночь?

– Плохо. Я думаю, в этом виноваты ваши гипофизы. Я хочу знать, что это за звери, иначе мне будет казаться, что я хожу окруженный злыми демонами, как это казалось моему далекому предку.

– Ну что же, давайте знакомиться с «демонами». Одни и те же «демоны» могут быть то злыми, то добрыми.

– Если можно, доктор, пойдем вот этой дорожкой! – И Престо показал на крайнюю глухую дорожку, по которой почти никто не ходил.

Сорокин кивнул головой.

– Когда мы примемся за лечение, вас никто не узнает, и вам не придется ходить по глухим дорожкам, – сказал Сорокин. – Так вот, слушайте. Вы, конечно, знаете, что человеческое тело состоит из многих миллиардов живых клеток, то есть мельчайших комочков живого вещества. Эти маленькие живые существа, составляющие части нашего тела, делятся как бы на отдельные производства, причем все они живут и действуют в удивительном содружестве и в полном согласии друг с другом. Чем больше изучаешь жизнь тела, тем больше удивляешься этой гармонии частей, этому порядку и согласию, царящему между всеми клетками и частями организма. Кто устанавливает этот порядок? Вопрос, который давно интересовал ученых. В течение девятнадцатого века ученые полагали, что все части и клетки организма связываются и объединяются нервной системой, а мозг является, так сказать, неограниченным монархом, которому слепо подчиняются все клетки-подданные. Однако монархам вообще не повезло в двадцатом веке.