Человек Плюс - [38]

Не прошло и десяти минут, как он был раздет догола и обыскан, и только тогда сообразил, что занесся действительно очень высоко.

Самолет президента приземлился на базе Патрик в 4:00. Кайман дремал в шезлонге, прикрыв ноги пледом. Его вежливо потрясли за плечо, разбудили и провели к трапу. Заправщики наполняли баки самолета в удивительной, непривычной тишине. Не было слышно ни разговоров, ни лязга бронзовых штуцеров об алюминиевые горловины, только тихое урчание насосов.

Кто-то очень важный, кажется, спал. Кайман от всей души желал того же. Его усадили в раскладное кресло, пристегнули и оставили в одиночестве. Не успела стюардесса из женской вспомогательной службы выйти, как самолет уже выруливал к взлетной полосе.

Дон попытался заснуть, но камердинер президента разбудил его, когда машина еще набирала высоту.

— Президент ждет вас.

Козлиная бородка президента была аккуратно подстрижена, подбородок вокруг свежевыбрит. Сейчас президент Дешатен напоминал собственный портрет кисти Джильберта Стюарта. Он полулежал в кресле с кожаной обивкой, уткнувшись невидящим взглядом в иллюминатор, и слушал через наушники какую-то запись. Рядом с его локтем дымилась полная чашка кофе, а у кофейника ожидала еще одна, пустая. Возле чашки лежала плоская коробочка из красной кожи, с тисненым серебряным крестом на крышке.

Дэш не стал томить его ожиданием. Он оглянулся, улыбнулся и стянул наушники.

— Спасибо, что позволили мне похитить вас, отец Кайман. Присаживайтесь. Если хотите, наливайте кофе.

— Спасибо.

Камердинер молнией метнулся к столику, наполнил чашку и снова занял свое место за спиной Дона Каймана. Кайман не стал оглядываться: он и так знал, что «камердинер» будет следить за каждым его движением, и потому избегал резких движений.

— За последние сорок восемь часов я пересек столько световых зон, — начал президент, — что уже забыл, на что похож настоящий мир. Мюнхен, Бейрут, Рим… Я залетел в Рим за Верном Скэньоном, и там узнал о беде с Роджером. Это меня порядком напугало, святой отец. Вы ведь чуть не потеряли его, а?

— Я ареолог, господин президент. Я не могу отвечать за это.

— Бросьте, святой отец. Я не ищу козла отпущения, если до этого дойдет, их и так хватит. Я просто хочу знать, что произошло.

— Уверен, что генерал Скэньон мог бы рассказать вам куда больше, чем я, господин президент, — сухо ответил Кайман.

— Если бы я решил остановиться на версии Скэньона, — терпеливо сказал президент, — я не останавливался бы, чтобы подобрать вас. Вы были там. А он — нет. Он был в Риме, на этой конференции «Мир В Небеси», в Ватикане.

Кайман торопливо отхлебнул кофе.

— Да, мы были на волоске. Я думаю, его не полностью информировали о том, что произойдет. Была эпидемия гриппа, и у нас не хватало сотрудников. И Брэда не было на месте.

— Уже не в первый раз, — заметил президент.

Кайман пожал плечами и не стал развивать эту тему.

— Его кастрировали, господин президент. То, что султаны называли совершенной кастрацией, член и все остальное. Ему они больше не понадобятся: сейчас он потребляет так мало пищи, что для выделения вполне хватает и заднего прохода, так что половые органы стали просто слабым местом в конструкции. И речи не могло быть о том, чтобы оставить их, господин президент.

— А как насчет этой — как ее — простатэктомии? Это что, тоже было слабым местом?

— Об этом вам в самом деле лучше спросить у кого-нибудь из врачей, господин президент.

— Я спрашиваю у тебя. Скэньон говорил что-то насчет «папской болезни», так что это должно быть тебе знакомо.

Кайман улыбнулся.

— Это старое выражение, еще с тех времен, когда духовенство сохраняло целомудрие. Да, я могу вам кое-что рассказать, в семинарии мы немало говорили об этом. Простата выделяет жидкость — немного, всего несколько капель в день. Если у мужчины не бывает эякуляций, то эта жидкость просто выводится вместе с мочой. Но если он сексуально возбудится, то жидкости выделяется больше, и выводится она не вся. Она накапливается, и этот застой приводит к воспалению.

— Значит, ему вырезали простату.

— И имплантировали стероидную капсулу, господин президент. Поэтому превратиться в женщину ему не грозит. Физически он сейчас завершенный и автономный евнух — я хочу сказать, система.

— Это называется фрейдовской оговоркой, — кивнул президент.

Кайман пожал плечами.

— Если даже вы так думаете, — повысил голос президент, — то как, черт возьми, по-вашему, должен чувствовать себя сам Торравэй?

— Я понимаю, что ему нелегко, господин президент.

— Насколько я знаю, — продолжал президент, — вы не только ареолог, Дон, вы еще и консультант по вопросам брака. И получается это у вас не очень хорошо, верно? Его блядовитая женушка дает нашему мальчику прикурить.

— У Дори множество проблем.

— У Дори одна проблема. Та же, что и у всех нас. Она к такой-то маме валит нашу программу, а мы не можем допустить, чтобы это случилось. Ты можешь прочистить ей мозги?

— Нет.

— Брось, Дон, я не хочу сказать — превратить ее в идеальную жену! Я имею в виду — ты можешь устроить, чтобы она хоть немного успокоила его, чтобы у него хотя бы не было больше таких приступов? Пусть передаст ему привет, пусть пообещает, что будет ждать, пусть пошлет валентинку, когда он будет на Марсе! Бог свидетель, Торравэй и не ждет большего. Но уж на это у него есть право.