Человек плюс машина - [37]

Что-то?! Какой-нибудь нервный срыв, вы сказали? Да, совершенно верно, нервный срыв. Отъезду из Ленинграда у нее предшествовал, по наведенным мною справкам, один малоудачный роман… Когда они уже готовы были расстаться, молодой человек ее, он был совсем молодой, моложе ее, погиб в автомобильной катастрофе. Вероятно, она, как это всегда и бывает, отчасти винила себя в его смерти, эта внезапная смерть наложила трагический отпечаток на все ее мировосприятие… И все же… достаточный ли это повод для столь решительного поворота?! Нет! Логически такое решение пока что ниоткуда не следует!

— Но был момент, быть может, когда ей стало тяжело жить в городе, где все это совершилось, — сказал я, помимо воли вовлекшись в игру, — тяжело видеть улицу, по которой они вместе гуляли?.. Посещать одной дома, в которых они…

— Вот именно, вот именно! — заорал Валерий, подскакивая на диване и теряя свою искусственную элегантность. — Тяжело жить в городе! Это вы верно сказали!.. Вам осталось сделать лишь один еще шаг! Вы сказали: стало тяжело жить в городе… и так далее… Да? А вот это не вполне точно!.. Истина заключается в том, что ей, женщине, как я только что сказал, по нынешним временам молодой, но перевалившей, однако, рубеж «бальзаковского возраста», — (к чему он приплел еще и бальзаковский возраст, я не знаю), — этой женщине сделался невыносим сам город, всякий город, город как таковой! Потому что именно городу, городу как олицетворению современной цивилизации, она и приписала все свои несчастья! Железо, камень, бетон, массовое индустриальное производство, стандартные вещи, в которые не вложено ни капли души, и… стандартные жизненные ситуации, когда трагедий нет, а есть лишь статистика несчастных случаев!.. О, как это ужасно! Ее ненависть обратилась не на конкретного водителя, врезавшегося в машину, в которой ехал ее возлюбленный, нет, ее ненависть обратилась на всю машинную цивилизацию разом. Если бы ее возлюбленный не погиб в автомобильной катастрофе, думала она, он все равно погиб бы, спившись по интересным кабакам (а он путался, надо вам сказать, с какой-то богемой, пил, кололся, я наводил справки), а если бы и не спился, удержался бы на поверхности, то наверняка сделался бы сначала мелким дельцом при искусстве, а потом, возможно, и крупной сволочью, женился бы (конечно, не на ней), обуржуазился бы, оброс бы заграничным барахлом, рыскал бы по мелким молодым жуликам, таким же, каков он сам был когда-то, в поисках антиквариата, икон, хвастался бы: «Вчера нашел отличную семнашку Новгородской школы, наколол одну бабку…» — чем такой конец лучше?! Да, думала она, это город, машинная цивилизация развратили и погубили его, как губят многих других и губят ее самое, Марью Григорьевну. Скорее прочь отсюда! В городе нет счастья, нет жизни, все это будет повторяться до бесконечности! Сама жизнь здесь стандартизирована и ложна. Здесь душно, здесь грязно! Это конвейер, этого темпа нельзя выдержать! Поэтому — назад, к природе! Только там и возможны еще настоящие человеческие отношения!.. О, как часто мы с вами, Виктор… э-э… простите… — (Я понял, что Валерий в запале забыл и с ходу не может вспомнить, как меня зовут.) — да-да… как часто, говорю я, мы слышим в последнее время этот старый руссоистский призыв!.. Чаще всего, конечно, раздается он на Западе, — осторожно глянув на меня, сделал купюру Валерий, — там… это явление закономерно, экономический кризис, экологический кризис и тому подобное. Идеология хиппи, а также — более широко — «новых левых», как вы знаете, во многом строилась именно на таких вот романтических, руссоистских представлениях… Но и у нас… и у нас… тоже… призыв «назад к природе» порою оказывается еще притягательным для… некоторой части… для некоторых слабых душ, чье развитие в силу действия тех или иных биопсихологических факторов отстает от развития научно-технического прогресса… Свои собственные недостатки, изъяны своего непосредственного окружения такие индивиды готовы отождествить с недостатками и изъянами всей европейской цивилизации, и, будучи экстремистами, они готовы зачастую упразднить науку, технику, разрушить города, видя в них средоточие мирового зла и полагая это упразднение зла в себе самих, для восстановления высокого творческого статуса человека!..

— Так что же Марья Григорьевна? — остановил я его, почувствовав, что он зарапортовался и не скоро выберется из дебрей «мирового зла» и «творческого статуса». — Получается, что у нас в городишке, в филиале академии, она решила искать прибежища от демонов машинной цивилизации? Это, знаете, по-моему, довольно смешно!

— Ничего смешного! — вознегодовал Валерий. — Практика заставляет даже самых отъявленных экстремистов как-то координировать свои теории! Жизнь заставляет идти на компромиссы, остужает самые горячие головы, принуждает отклоняться от тех путей, которые в абстракции мы считали «идеальными», «единственно должными». Так же и Марья Григорьевна… Что ж, вы полагаете, ей надо было ехать в деревню, пасти коров, что ли? Или разводить пчел?! Или просто заняться садовыми участками в свободное от работы время?! Нет, к такому труду при всех своих настроениях она не приспособлена, так же как не приспособлена вообще жить в деревне. Кроме того, она любит и свою профессию, другой у нее нет, менять ее поздно. Она женщина умная и это отлично понимала. Она избрала поэтому промежуточный вариант — с одной стороны, чтобы удалиться от шумного большого города, а с другой — чтобы не лишиться вовсе того комфорта, который ненавистная цивилизация нам предоставляет и который, как бы то ни было, нам бывает приятен иногда… Решение половинчатое, не спорю, вероятно не удовлетворяющее до конца и ее самое (чем и обусловлена была, скорее всего, ее общая всегдашняя повышенная нервозность), но ничего лучшего она придумать не могла, согласитесь…