Человек планеты, любящий мир. Преподобный Мун Сон Мён - [32]

Я три раза в день молился о тех, кто помогал мне, и о членах нашей общины в Пхеньяне, называя каждого по имени. В такие минуты я всегда чувствовал, что должен сделать в тысячу раз больше для всех, кто протягивал мне горстку еды, специально припрятанную под одеждой.

Вооруженные силы ООН открывают ворота тюрьмы

Пока я отбывал срок в тюрьме Хыннам, началась Корейская война. Спустя три дня после начала войны южнокорейские войска оставили Сеул и отступили на юг Кореи. И тогда шестнадцать стран во главе с США в составе войск ООН вмешались в ход Корейской войны. Войска США высадились в Инчхоне и двинулись на Вонсан, крупнейший индустриальный центр Северной Кореи.

Разумеется, тюрьма Хыннам тут же стала главной ми­шенью бомбардировки ВВС США. Во время бомбардировок тюремные охранники бросали заключенных и прятались в бомбоубежища. Им было все равно, выживем мы или нет. Однажды передо мной явился Иисус; по его щекам текли слезы. Я воспринял это как предупреждение и закричал: «Идите сюда и не отходите от меня дальше чем на 12 метров!» И тут же в 12 метрах от меня разорвалась бомба. Те из заключенных, что были рядом со мной, остались в живых.

Бомбардировки становились все чаще и интенсивнее, и охранники начали избавляться от заключенных. Они выкрикивали наши номера и приказывали явиться в строй, захватив с собой трехдневный запас еды и лопату. Заключенные думали, что их просто переводят в другую тюрьму, однако на самом деле их отводили в горы и заставляли рыть ямы, а потом хоронили в этих ямах. Людей вызывали на казнь в зависимости от величины срока: тех, чей срок был самый большой, казнили в первую очередь. И тогда я понял, что мой черед наступит на следующий день.

Однако в ночь накануне моего предполагаемого расстрела началась массированная бомбардировка: бомбы сыпались с неба, как тропический ливень. Это было 13 октября 1950 года. В тот день войска США высадились в Инчхоне и двинулись на север, чтобы освободить Пхеньян и Хыннам, а ночью атаковали Хыннам силами бомбардировщиков Б-29. Бомбардировка была такой ожесточенной, что весь лагерь был охвачен шквалом огня. Тюремные стены рухнули, и охранники стали разбегаться, спасая свою жизнь. И вот наконец-то открылись ворота тюрьмы, которые сдерживали нас все это время! Примерно в два часа утра следующего дня я спокойно и с достоинством покинул тюрьму Хыннам.

Я пробыл в заключении в Пхеньяне и Хыннаме два года и восемь месяцев, и мой внешний вид был просто ужасным — от одежды и белья остались одни лохмотья. И вот так, прямо в лохмотьях, вместо того чтобы вернуться домой, я отправился в Пхеньян с группой последователей, которых нашел в тюрьме. Некоторые из них пошли за мной вместо того, чтобы идти искать своих жен и детей. Я могу лишь представить, как моя мама плакала каждый день, переживая за мою судьбу, но мне было важнее позаботиться о членах моей общины, оставшихся в Пхеньяне.

По пути в Пхеньян мы увидели, что Северная Корея готовится к войне. Крупнейшие города были связаны между собой двухполосными дорогами, которые при необходимости можно было использовать для военных целей. Многие мосты были забетонированы, чтобы выдержать вес тридцатитонных танков. Удобрения, упакованные заключенными Хыннама с риском для жизни, отправляли в Россию в обмен на устаревшую, но вполне пригодную военную технику, которая развертывалась вдоль всей 38 параллели.

Прибыв в Пхеньян, я тут же отправился на поиски членов общины, которые были со мной вплоть до заключения под стражу. Мне было очень важно разыскать их и узнать их дальнейшую судьбу. Война разбросала кого куда, но я чувствовал ответственность за то, чтобы найти их и помочь выбрать правильный путь в жизни. Я понятия не имел, где их искать, и единственное, что мне оставалось — это обойти весь Пхеньян от края до края.

Неделя поисков — и я нашел всего трех-четырех человек. Я сберег немножко рисовой муки, которую мне дали еще в тюрьме, и, смешав ее с водой, сделал для них лепешки. По пути из Хыннама я пытался забить голод парой мерзлых картофелин и даже не притронулся к этой муке. Я был сыт уже при виде того, как люди с аппетитом поглощали эти лепешки.

Я пробыл в Пхеньяне 40 дней, пытаясь разыскать всех, кого мог, будь то стар или млад, но так и не узнал, что стало с большинством из них. Все эти люди навсегда остались в моем сердце...

Ночью 2 декабря я отправился на Юг. Мы с Ким Вон Пхилем присоединились к колонне беженцев длиной в двенадцать километров и еще взяли с собой человека, который не мог ходить. Это был один из последователей, присоединившихся ко мне в хыннамской тюрьме, по фамилии Пак. Его освободили прямо передо мной. Когда я пришел к нему домой, оказалось, что все члены его семьи уже ушли на Юг, а он сидел в доме один со сломанной ногой. И тогда я посадил его на велосипед и взял с собой.

Северокорейская армия уже оккупировала все дороги для военных целей, поэтому мы шли к Югу по замерзшим рисовым полям и отчаянно спешили. Китайская армия шла за нами буквально по пятам, однако нам трудно было шагать быстро, потому что с нами был человек, который не мог идти. Примерно половину пути дорога была такой ужасной, что мне приходилось сажать его на спину и нести на себе, пока Вон Пхиль вел велосипед. Этот человек все время твердил, что не хочет быть обузой для меня, и несколько раз пытался свести счеты с жизнью. Я же пытался убедить его не сдаваться и порой просто орал на него. В конечном итоге мы с ним дошли до конца.