Человек-оркестр: микроструктура общения - [42]

Возможен еще один «виток» занятия, также усиливающий свойство групповой памяти, но выводящий ее из пластического мира в мир слов: предлагается «по горячим следам» дать по 5–6 ассоциативных определений, относящихся к плечам каждого. В этих ассоциациях отражаются не только отличия одних плеч от других, но и воспроизводятся их множественные состояния для одного человека: он получает 50–60 определений, служащих связкой между миром смутных, безымянных проявлений и того, что уже можно назвать, описать, выразить словом. Тем самым снова подтверждается «право на жизнь» мелочей пластического почерка, во многом определяющих оттенки восприятия. Так с помощью других средств (словесных ассоциаций в данном случае) проявляется способность «зеркала» добывать новое знание, не отходя от той «натуры», которая перед ним, а внутри ее, всматриваясь и углубляясь.

Наш опыт проведения занятий с разными группами показывает, что двигательная разработка облегчает и «освежает» ассоциативное мышление, а ассоциирование, в свою очередь, закрепляет новое в движении.

Ассоциативное описание может предлагаться по-разному. Иногда бывает продуктивнее использовать не прилагательные, а глаголы, причем недостающие выдумываются тут же, сходу.

Симпатичным примером может послужить описание манеры шевелить плечами человека, который, по словам одной из участниц его группы, «бычится», «бучится» и «бочится». «Бык», «бука» и «боком» очевидны, сходство с глаголами типа «тужиться» и «пыжиться» – тоже. Интересно также звуковое подобие всех трех слов, которое в этом случае отражало изрядную монотонность поведения того, о ком шла речь, – застревающий, «буксующий» характер его пластики. (Надо ли говорить, что не только пластики?!)

В каких-то случаях ассоциации даются в еще более игровом ключе – так мы обычно делаем тогда, когда от работы с отдельными бусинками-штрихами приближаемся к «нитке», то есть, говоря наукообразно и маловразумительно, к пластическому и темпоритмическому инварианту индивидуального коммуникативного почерка. Тогда речь идет об описании всего человека, но под определенным углом, вызывающим образы разных его «ипостасей». Например, предлагается подробно описать каждого как ландшафт, или детскую игрушку, или дом – вариантов ассоциативных задач множество. Связь с «бессловесной» частью занятия, конечно, есть всегда – хотя не обязательно прямая. В ассоциативных «входах» мы стараемся избежать всего того, что может подтолкнуть к мышлению «готовыми блоками», пусть даже и очень выразительными (например, никогда не ассоциируем с книгами или фильмами), потому что важно сохранить близкую связь порождаемых образов с непосредственно воспринимаемыми, «фактурными» свойствами человека и не ускорять появление обобщений, до поры до времени довольно поверхностных.

И еще одна деталь: ассоциативное описание никогда не делается «раз и навсегда», поскольку человек в группе проявляется по-разному, относятся к нему и видят его тоже по-разному. Так что для действительного расширения и переструктурирования представлений участников о себе и о других нужно постоянное вызывание потока образов, в который, как и во всякий поток, «нельзя войти дважды».

6. Знание – сила?.. (несколько слов о технике безопасности)

Что же дает внятное разделение своих проявлений на относительно независимые и как-то дополняющие друг друга слои со всей разнокалиберностью их деталей и зачем человеку нужно погружение во множество образов своего поведения? (Разумеется, пластическое «зеркало» – только одна из линий микроструктурного тренинга, но попытаемся воспользоваться этим примером для того, чтобы ответить на вопросы, которые возникают и по поводу всего тренингового цикла).

Авторам случилось несколько раз попасть в сложное положение как раз в духе вопроса: «Зачем все это нужно?», – только поставленного неожиданно и острее, чем это обычно бывает в группах. Один из наиболее невинных, но достаточно ярких примеров таков.

В кулуарах представительной профессиональной конференции, разговорившись с уважаемым коллегой и несколько (был грех!) увлекшись, мы позволили себе минуты две подробно говорить о его жестах – весьма, надо сказать, отточенных и выразительных. Не обошлось и без кое-какого беглого «зеркала»: как уже было сказано, словесное описание неточно и громоздко.

«Зачем вы это мне рассказали, – такова была реакция, – я теперь буду об этом помнить и потеряю непосредственность». Со временем этот ответ перестал казаться курьезным, хотя, как нам до сих пор кажется, непосредственность от одного разговора еще никто не потерял. Но подобные эпизоды заставили всерьез поразмыслить о том, какие опасности содержит Зеркало[17] (пластическое ли, ассоциативное или какое-нибудь еще), а стало быть, и о противоядиях.

Одна из сил, могущих, как мы видели, отталкивать от Зеркала – это страх и нежелание начать видеть лишнее, зафиксироваться на ранее не осознававшихся («непосредственность») моментах в своем или чужом поведении. Эта опасность увидеть «механику» того, что казалось целостным и единственно возможным, утонув при этом в хаосе деталей, описана (и как!) в повести «Импровизатор», принадлежащей перу В.Ф. Одоевского. Бедный поэт Киприяно становится несравненным профессионалом, заключив дьявольский договор с ужасным доктором Сегелиелем; цена – удел пожизненно «все знать, все видеть, все понимать»: «Несчастный страдал до неимоверности; все: зрение, слух, обоняние, вкус, осязание, – все чувства, все нервы его получили микроскопическую способность, и в известном фокусе малейшая пылинка, малейшее насекомое, не существующее для нас, теснило его, гнало из мира; щебетание бабочкиного крыла раздирало его ухо; самая гладкая поверхность щекотала его; все в природе разлагалось пред ним, но ничто не соединялось в душе его: он все видел, все понимал, но между им и людьми, между им и природой была вечная бездна; ничто в мире не сочувствовало ему». Насколько же реальная опасность «потерять непосредственность» и не грозит ли наше увеличивающее «зеркало», да и весь микроструктурный подход муками несчастного импровизатора?