Человек-оркестр: микроструктура общения - [31]

Жеста, как такового, не существует: руки чаще всего замкнуты сами на себя и неподвижны (на коленях) или держат «полезные» предметы: ручку, тетрадку; если же за них неожиданно потянуть, то окажется, что они сильно напряжены и с трудом могут расцепиться. Если исхитриться и все-таки спровоцировать какую-то жестикуляцию, то становится заметно, что ладонь практически не бывает открытой, «берущей» или «дающей»; движения пальцев, скорее, что-то отбрасывают от себя, резко указывают, могут на мгновение вопросительно застыть – и поскорее вернуться в положение фиксированного полукулачка. Локти обычно или прижаты к телу, или слегка отставлены, как бы неспокойны – так держит руки человек в толпе, когда не хочет, чтобы его толкали.

Походка, как ни странно при такой телесной хрупкости, довольно шумная, топающая. При ближайшем рассмотрении оказывается, что нога ставится очень твердо и с своеобразным отталкиванием вверх (так ставятся, скажем, копытца небольших животных вроде коз или антилоп). Шажок укорочен, словно экономится; ноги при этом «частят», от чего усиливается впечатление «копытности», дробности и отсутствия связи с землей или полом.

Как и обычно, в манере поведения «техническое» густо переплетено с «содержательным»; выразить эти связи непосредственно, словами не просто трудно, а в полной мере и невозможно: они становятся грубы и натянуты. (Невидимая, но существующая «нитка», о которой шла речь в первой части!) Реальность и характер этих связей можно попытаться выразить, описав сколько-то особенностей и проблем разного свойства, присущих тому же самому человеку: тогда несомненный внутренний резонанс между проявлениями разного уровня становится слышным, хотя на него и не всегда можно «показать пальцем». Итак, молодая дама со стеклянным голоском…

– не хочет и даже боится пополнеть, хотя ее вес явно меньше так называемого «нормального»; собственная хрупкость, «бестелесность» ею явно оберегаются и ценятся;

– любит холод, «свежий воздух» и вообще все, напоминающее о заморозках, открытой форточке и т. д. Замерзнув, нисколько не страдает – зато от жары или просто тепла мучается и прячется (напрашивающаяся аналогия со Снегурочкой, которая «не знает любви совсем, в ее холодном сердце ни искры нет губительного чувства», и т. п., – верна, хотя, конечно, прямо из «холодолюбивости» не выводится);

– сделала выбор между «высоким» и «низким» – и, конечно, не в пользу последнего. Это касается и звуков, и расположения в пространстве, и – ассоциативно – цветов (любит голубой, бледно-зеленый, сиреневый, розовый… цвета «чистые и прозрачные», хорошо подходящие для маленьких девочек или ухоженных старушек). Все, что отдает «земным», «органикой», вызывает отвращение. Ее может затошнить от запаха жаренной рыбы или прикосновения к чьей-то влажной ладони. Побаивается животных – хотя меньше, чем людей (мужчин особенно – «грубые животные»);

– убедила себя в «объективной», «физиологической» – то есть, непреодолимой и от нее не зависящей – асексуальности. Потеря контроля, «собранности» – раз; вызывающий ужас физический контакт с другим человеком – два; возможность такого исхода, как беременность – три (а как же хрупкость и бестелесность?). В общем, если «грязное» – необходимая часть жизни, пусть лучше не будет жизни. Отчетливый привкус стерильности (в любом смысле, в рассуждениях, поведении, оценках);

– она, как и следовало ожидать, не любит свое тело, особенно корпус и ноги – ив осанке, и в походке видно стремление вытянуться вверх, подпрыгнуть или взлететь, не соприкасаться с опорой, «оторвать голову от тела» (вытянутая напряженная шея) – короче, отделить «высокое» в буквальном смысле от «низкого». Завышенный голос – одновременно «технический» продукт и непосредственное оформление этой установки. В отношении к своему физическому облику трогательно верна эталонам красоты, мучающим девочек-подростков: лебединая шея, огромные глаза, точеный носик и прочие атрибуты мультипликационной принцессы (которая, понятное дело, не ест, не пьет, не потеет, не покрывается веснушками и еще много чего не делает);

– она во всех сферах жизни тоже окружена миражами «совершенства». В поведении этому соответствует манерность и отсутствие какой бы то ни было спонтанности – «детские» штрихи это, скорее, стилизация, род жеманства. В более основательных житейских делах та же «пьеса» многократно разыгрывается через отказ от начинавшихся было попыток как-то реализовать себя, потому что «как надо все равно не получается». Несколько приобретенных образований не используются, знакомства не поддерживаются, мебель не покупается и т. д. Ничего не может созреть и закончиться, перейдя в какое-то новое качество;

– она до крайности сурова в оценках (особенно моральных): всякое несовершенство непростительно, ошибки окружающих тщательно взвешиваются, отношения обычно заканчиваются разочарованием в человеке, оказавшемся, как ни странно, «нестерильным».

Историю «резонирующих» между собой особенностей и проблем можно было бы продолжать: в нее неминуемо вплелись бы отношения с реальными людьми, события (иногда очень давние), сны и фантазии, физические недомогания и многое еще. В целом очевидна необходимость серьезной, длительной и, скорее всего, индивидуальной психологической коррекции, уходящей за рамки внешних проявлений – но отталкивающейся в каком-то начальном моменте именно от них. Как далеко может завести внимательное рассмотрение связи тела и голоса!