Человек-машина - [25]

Я попытался дозвониться до Лолы. Телефона у меня не было, пришлось прокатиться к столу в Стеклянном кабинете. Я позвонил через оператора: гудки раздались не сразу, а когда пошли — ими все и ограничилось. Мне показалось странным, что в больнице никто не отвечает; я вновь связался с оператором и попросил проверить номер. «Номер правильный», — ответила девушка. Я повторил, но результат был тот же.

Я разбил лаборантов на три группы: Альфа, Бета и Гамма. Только так можно было с ними справиться. Они соревновались, а я разъезжал среди них, и все, что мне нравилось, воспламеняло энтузиазм и бурную деятельность. Бета предложила совершенно новый дизайн: нога на колесах, почти колесница. Она до того мне понравилась, что я возглавил работу. Тогда Альфа и Гамма тоже занялись колесами, а Бета обвинила их в интеллектуальном плагиате. Началось светопреставление. Лились слезы. Я предложил Гамме заняться пальцами или чем-то подобным. Им это понравилось. Они возбудились и воспользовались преимуществом в четыре руки, показывая Бете непристойные жесты. Я словно вернулся в институт, но теперь меня уважали. Время от времени, проезжая по коридору, я обнаруживал спящих вповалку: лаборанты настолько уматывались, что ложились на пол, не в силах добраться до дому. Повсюду были бутылки с газировкой.

Все полагали, что Бета первой начнет испытывать свою модель, но с колесами вышел затык. Добиться хорошего сцепления на неровной поверхности не удалось, не помогли даже вращающиеся комплексы на независимой подвеске с клейкими сенсорными тормозами. Пришлось побиться на лестнице, пока до нас не дошло. Мы наделали в стенах выбоин, сокрушили ступеньки и выгнули участок перил. Но поражение было лишь способом выяснить, что работало, а что — нет.

Затем Альфа объявила: им есть что показать. Они базировались во второй лаборатории, где жили крысы Кэтрин, пока их не отправили куда-то еще. Кэтрин последовала за ними. Я представлял, как ей предложили выбрать — либо крысы, либо я. Мне все еще мерещился их запах, хотя его не могло быть: в ходе уборки мы выкачивали весь воздух.

Ноги от Альфы напоминали мою предыдущую модель, но были длиннее, изящнее и сделаны из титана. Изоляции стало меньше, возросло число заказных блоков из углеродного полимера. Я проехался вокруг и оценил. Ничем особенным сегодня я заниматься не собирался — только подгонкой и балансировкой. Для ходьбы слишком много проводных соединений. Нет пока и нервного интерфейса. И все же, когда лаборанты вытащили меня из кресла и опустили в гнезда, мое сердце екнуло.

— Порядок. — Я пристегнулся.

Джейсон держал пульт управления. Он включил питание. Ничего не произошло. Из ног повалил дым. Вокруг закричали. Чьи-то руки схватили меня и выволокли прочь. Кто-то сорвал огнетушитель и залил ноги пеной. Покончив с неразберихой, мы начали заново.

Я позвонил оператору и попросил соединить меня с городской справочной службой.

— Если вы ищете номер, я могу сделать это сама, — предложила девушка.

Я отказался. Дозвонившись, я спросил у робота-консультанта номер больницы. Тот предложил соединить меня напрямую, и я согласился. Раздались гудки. В больнице сняли трубку. Едва я открыл рот, чтобы попросить к телефону Лолу Шенкс из протезирования, как связь прервалась.

Я отнял трубку от уха и посмотрел на нее. Затем положил на рычаг. Перезванивать оператору не имело смысла. Но я хотя бы понял, в чем проблема. Теперь следовало заняться ее решением.

В меня довольно долго втыкали иголки. Не шприцы. Крошечные кусочки стали со встроенными электродами. Идея была в том, чтобы подсоединить их к моим усеченным бедрам для считывания сигналов из мозга с преобразованием импульсов в моторизованные движения. Под это дело мы создали четвертую команду из работников, снятых с других проектов. Поначалу она называлась Дельта, но стоило кому-нибудь употребить это слово в привычном сленговом значении — «допуск на ошибку», как возникала путаница, и это случалось часто, а потому они переименовали себя в Омегу. Мы превратили лабораторию в медкабинет, и я лежал на столе, а высокая широкоскулая лаборантка Мирка колола меня. Вначале это было поистине мучительно, но после дела наладились, стоило лишь понять, что оборудование считывает информацию, даже когда я накачан по самые брови. Я вкалывал себе анальгетики и отпускал сознание погулять, покуда Мирка колдовала над металлическим песком, дабы обеспечить наилучшее восприятие электрического языка моего мозга.

Ноги постоянно болели. Логично было бы назвать это побочным эффектом ежедневного иглоукалывания, но все началось раньше. Это напоминало фантомные боли. Я не принимал этого понятия, полагая его глупым. Я мог понять физиологическую боль. Пусть даже неврологическую. Неврология — наука о нервах. Существовали химические реакции, и на них можно было указать. Но психология — наука, опирающаяся на сказки. Все равно что объяснять вулканическую активность байками про гнев богов, изгнанных пасынков, месть и предательство. Я не верил в психологическую боль.

Но я не мог обойтись без сна. Поэтому однажды я взял в постель пару ног. Это были ранние легковесные модели, фактически палки, которые мы использовали в качестве прототипов, а затем отвергли. Я поставил их у кровати и выключил свет. Позже, проснувшись от ноющей боли в несуществующих мышцах, я затащил ноги в койку, вставил бедра в гнезда, ухватился за ступни и принялся вручную сгибать и разгибать пластик. Идею я позаимствовал из статьи о лечении фантомных болей при помощи зеркал для создания оптической иллюзии, убеждающей мозг в наличии конечности. Теперь вам понятен мой скепсис. При сгибании я чувствовал, как несуществующие мускулы расслабляются, а псевдокровообращение восстанавливается. Я потеребил пластик. Хорошо, как и то, что никто меня не видит. Я с облегчением выдохнул.