Человек, который знал все - [43]

— Ничего мистического, — заверил Безукладников. — Это всего лишь техника, которую можно освоить.

— И что, например, можно скрадывать?

— Например, себя.

— Как это выглядит?

— Допустим, вы заходите в комнату, где я валяюсь на диване…

— Ну да, разумеется.

— … И вы меня просто не видите! Как будто меня нет.

— А физически вы есть?

— А физически я вот он.

Теперь я пытаюсь представить блестящий зигзаг, по которому светская беседа о кино, о славе и знаменитостях внезапно вырулила прямиком на мусорную свалку в пригородах Лос-Анджелеса и на последующую перемену судьбы. Безукладников, со своей неизлечимой подростковой прямотой, выспрашивал: зачем, ну зачем W нужна слава, тем более «оскаровское» лауреатство — для денег? чтобы все любили?.. W впервые порадовался тому, что микрофоны выключены: он «забудет» этот разговор в отчете, зато впишет в свой актив готовность русского отыскать Альберто Ризотто.

Мне кажется поразительным, что W, человек холодный и расчетливый, не более мечтательный, чем калькулятор, почти сразу поверил в «мусорную» версию добывания Оскара, которую Безукладников накануне ночью, изнывая от бессонницы, выловил из какого-то бездонного пространства.

Версия была такая. Шесть лет назад один субтильный сценарист из Нью-Джерси, хронический неудачник со странностями, отправил довольно увесистое произведение крупному продюсеру в «Парамаунт». Продюсер ненавидел пухлые рукописи. Ему хватало сил только на трех-пятистраничные сценарные заявки. Черная картонная папка с нечитанным опусом улеглась на полку массивного шкафа и провалялась под грудой бумажного хлама вплоть до прошлой недели, когда шкаф подвергся капитальной уборке.

Год назад сценарист умер от сердечной недостаточности.

Неделю назад черная папка переехала из студийного шкафа на городскую свалку, где еще не поздно ее откопать, если точно следовать безукладниковским инструкциям. Когда рукопись найдется, W получит новую инструкцию — кому и каким образом надо продать сценарий, чтобы затем претендовать на этот долбаный Оскар. Вот и все. Как выражаются иные остряки — теперь можно смеяться.

Но W смеяться не будет. Он потратит ближайший уикенд на то, чтобы слетать в Лос-Анджелес, и вернется не с пустыми руками.

Не сомневаюсь, что это была сделка. Хотя, врать не буду, здесь я вступаю в область предположений. В обмен на свою безумную версию Безукладников мог, допустим, затребовать у W простейшую почтовую услугу — послать «на волю» коекакие письма. Либо всего одно письмо, которое он продиктует.

Так или иначе, на пятьдесят девятые сутки пребывания в крепости Форт-Мид русский заявил своим кураторам: он приведет их к Ризотто сам, лично — если ровно через шесть дней окажется во Флоренции.

— Почему во Флоренции? — спросил я.

Безукладников с характерным смешком, похожим на потуги астматика, задал встречный вопрос: а разве плохой город? Наоборот, самый прекрасный. Ему захотелось там погулять, страшно захотелось. Особенно после того душегубного перегона по Италии в задраенной машине и двух месяцев сидения взаперти.

— Я и пригласил Ризотто во Флоренцию. Что ж тут странного?

Странным было только слово «пригласил», косвенно подтверждающее мою догадку насчет почты. О том, что могло содержать «приглашение», на которое клюнет тертый нелегал, тройной агент и серийный убийца Ризотто, я даже гадать не берусь.

— Вы же могли просто указать адрес — и они бы совершили захват без вашего участия.

— Да, я знаю. Но они этого не знали.

…На ступенях готического собора Санта-Кроче Безукладников подошел к нарядной целующейся парочке и на ломаном английском попросил три евро (цена входного билета). У влюбленных вытянулись лица. Они быстро переглянулись и выдали попрошайке 10-евровую купюру. Контакт был внеплановым.

Вслед за русским в прохладное полутемное пространство зашли трое рослых студентов в легкомысленных шортах, будто вчера сбежавшие из кампуса, и пожилой, седоватый джентльмен в элегантном хлопковом пиджаке. Они добросовестно скучали, пока русский обходил надгробия Микеланджело, Данте, Макиавелли, и немного занервничали, когда он застрял на четверть часа у пасмурно-синего, золотого «Благовещения» Донателло.

Терпение конвоя было частично поощрено тем, что гуляющий Безукладников почти не задержался на площади Синьории — только полюбовался на серую зубчатую башню знаменитого палаццо, обогнул толпу возбужденных фанаток Давида и по-дурацки улыбнулся бронзовому Персею, поднявшему, как вымпел, голову Медузы Горгоны с идеальной перманентной завивкой.

У всех шестерых конвойных, включая влюбленную парочку, был приказ — при экстремальном раскладе стрелять на поражение. Они умели это делать отменно, особенно парочка.

Второй нервный момент настал в узком проулке — на Виа делло Студио, где абсолютно ничего не произошло, но русский внезапно охнул и остановился. Никто не понял, что случилось. А он просто увидел, как в тесном просвете между домами выросло громадное белоснежное тело Санта-Мария дель Фьоре под неоглядным красным куполом. (Безукладников так опишет мне свое потрясение: «Как будто шел по коридору из кухни в прихожую — и вдруг обнаружил себя у подножия кита!»)