Человек, который жил завтра - [6]

— Ма, да не переживай ты! Ну, погуляет немного и вернется.

— Да ты понимаешь, что несешь! Когда это он в последний раз гулял, а?

— Ну, давно. Вот и захотелось ему по городу прошвырнуться. Че такого?

— «Че такого»! Да если вы мне его не найдете, не знаю, что я с вами сделаю! Боже, ни на кого положиться нельзя, даже на собственных сыновей! Раздолбаи!

В этот момент тренькнул дверной звонок. Тамара опрометью бросилась к двери и впустила причину своих расстройств и переживаний, запрыгала, засуетилась вокруг:

— Бенечка, сыночка! Ты как? С тобой все хорошо?

Бенедикт посмотрел на нее добро и внимательно, и чуть печально произнес:

— Я умер.

У Тамары едва не выпрыгнуло сердце из груди. Она обернулась к младшим и сквозь зубы зашипела: «Я же предупреждала»! Те лишь развели руками.

На экстренном семейном совете было решено Бенедикта из дома никуда не выпускать, шторы в доме не открывать на предмет возможного снайпера, а в средствах массовой информации опубликовать сообщение о болезни, которая на неопределенный срок подкосила известного правозащитника депутата Б.А. Ложкина. Помимо этого братья организовали круглосуточную охрану в подъезде и наружное наблюдение около дома.

Прошел месяц. Еще неделя. Еще пара дней. Бенедикт по-прежнему был светел и возвышенно печален, на расспросы ничего не отвечал, и большую часть времени проводил, лежа на своей кровати со скрещенными руками. Охрану сняли ввиду отсутствия любых попыток покуситься на Ложкинский покой (папарацци и прочих журналюг разогнали еще в первую неделю затворничества). В целом пресса давно перестала активно бурлить по поводу внезапного исчезновения Ложкина из общественной жизни, изредка выдавая короткие заметки на тему, что стоит за таким непонятным фортелем известного депутата, и не является ли он признаком политической трусости и моральной незрелости вышеозначенного господина.

В этот день Бенедикт встал с кровати, не дожидаясь, пока его поднимет мать или кто-нибудь из братьев. Привлеченные шумом в комнате, они вошли как раз в тот момент, когда Беня с широко разведенными в сторону руками и запрокинутой головой тянулся куда-то кверху, словно говорил: «Вот я! Возьмите меня!». На лице его играли солнечные лучи, пробивавшиеся из-за разошедшихся на окне тяжелых штор.

— Сыночка, ты жив? — на всякий случай осведомилась Тамара.

— Почти, — ответил Беня и улыбнулся такой сияющей улыбкой, что в один миг спало то страшное напряжение, которое давило на грудь Тамары и не давало спокойно спать двойняшкам весь прошлый месяц. Тамара облегченно вздохнула и обернулась к младшим сыновьям, чтобы разделить с ними эту нечаянную радость, это возвращение в мир живых, как Беня, все продолжая так особенно улыбаться, разбежался и, вышибив собой стекло, вылетел наружу. В тот миг, когда его тело стремительно неслось на встречу с землей, он уже перестал быть смешным чудаком и яростным правдолюбцем Бенедиктом Ложкиным. Он был крохотной девочкой по имени Ирма, которая упорно пробивалась на свет сквозь родовые пути, становясь первенцом бездетной доселе латышской пары, и последний вздох его был криком новорожденной.