Человек, который смеется - [32]

Доктор, всем корпусом повернувшись к морю и уже не глядя на судовладельца, указал пальцем на эту часть неба:

— Видишь, хозяин?

— Что?

— Вот это.

— Что именно?

— Вон там.

— Синеву? Вижу.

— Что это такое?

— Клочок неба.

— Это для тех, кто думает попасть на небо, — возразил доктор. — Для тех же, кто туда не попадет, это совсем иное.

Он подчеркнул свои загадочные слова странным взглядом, потонувшим в вечернем полумраке.

Наступило молчание.

Владелец урки, вспомнив двойственную характеристику, данную старику главарем шайки, мысленно задал себе вопрос: "Кто же этот человек? Безумец или мудрец?"

Костлявый палец доктора все еще был направлен на мутно-синий край горизонта.

— Синяя туча-хуже черной, — произнес доктор.

И прибавил:

— Это снеговая туча.

— La nube de la nieve, — проговорил хозяин, переведя эти слова на родной язык, для того чтобы лучше уяснить себе их смысл.

— Знаешь ты, что такое снеговая туча?

— Нет.

— Так скоро узнаешь.

Судовладелец впился взглядом в горизонт. Всматриваясь в тучу, он бормотал сквозь зубы:

— Месяц бурных ветров, месяц дождей, кашляющий январь да плачущий февраль — вот и вся наша астурийская зима. Дождь у нас теплый. Снег у нас выпадает только в горах. Зато там берегись лавины! Лавина ничего не разбирает: лавина — это зверь.

— А смерч — чудовище, — подхватил доктор.

И, помолчав немного, прибавил:

— Вот он надвигается.

Затем продолжал:

— Сразу начинает дуть несколько ветров: порывистый с запада и другой, очень медленный, с востока.

— Восточный — это лицемер, — заметил судовладелец.

Синяя туча все росла.

— Если снег, — продолжал доктор, — страшен, когда он скатывается с горы, сам посуди, каков он, когда обрушивается с полюса.

Глаза его стали совершенно стеклянными; казалось, туча, сгущавшаяся на горизонте, одновременно сгущалась и на его лице.

Он продолжал задумчиво:

— С каждой минутой близится ужасный час. Приподымается завеса над предначертаниями верховной воли.

Владелец урки опять задал себе вопрос: "Не сумасшедший ли это?"

— Хозяин, — снова заговорил доктор, не отрывая взгляда от тучи, — ты много плавал в Ла-Манше?

— Сегодня в первый раз, — ответил тот.

Доктор, поглощенный созерцанием синей тучи, переполненный чувством тревоги, не взволновался от этого ответа, — так губка, пропитавшаяся влагой, уже не способна вобрать в себя ни одной лишней капли. В ответ на слова судохозяина он только слегка пожал плечами:

— Как же так?

— Я, сеньор доктор, обыкновенно плаваю только до Ирландии. Я делаю рейс от Фуэнтарабии до Блек-Харбора или до острова Акиля; называют его "остров", а на деле он состоит из двух островов. Иногда я захожу в Брачипульт, на побережье Уэльса. Но я никогда не спускался до Силлийсиих островов и этого моря не знаю.

— Плохо дело. Горе тому, кто с трудом разбирает азбуку океана! Ла-Манш — книга, которую надо читать бегло, Ла-Манш — сфинкс. Дно у него коварное.

— Здесь глубина двадцать пять брассов.

— Надо держать курс на запад, где глубина достигает пятидесяти пяти брассов, и не плыть на восток, где она всего лишь двадцать брассов.

— Мы будем бросать лот.

— Помни, Ла-Манш — море особенное. Вода здесь поднимается до пятидесяти футов при высокой воде и до двадцати пяти при низкой. Здесь спад воды — еще не отлив, а отлив — это еще не спад воды… Ага! Ты, кажется, испугался.

— Сегодня ночью будем бросать лот.

— Чтобы бросить лот, нужно остановиться, а это тебе не удастся.

— Почему?

— Не позволит ветер.

— Попробуем.

— Шквал, как шпага, воткнутая в ребра, лишает всякой свободы действий.

— Все равно будем бросать лот, сеньор доктор.

— Тебе не удастся даже поставить судно лагом к ветру.

— Бог поможет.

— Будь осторожен в словах. Не произноси всуе грозного имени.

— А все-таки я буду бросать лот.

— Будь скромнее. Сейчас ветер надает тебе пощечин.

— Я хочу сказать, что постараюсь бросить лот.

— Волны не дадут свинцу опуститься на дно, и линь оборвется. Видно, что ты впервые в этих местах.

— Ну да, я уже говорил вам…

— В таком случае слушай, хозяин…

Это "слушай" было сказано таким повелительным тоном, что судовладелец покорно склонил голову.

— Я слушаю, сеньор доктор.

— Ссади галсы на бакборте и натяни шкоты на штирборте.

— Что вы хотите этим сказать?

— Сворачивай на запад.

— Карамба!

— Сворачивай на запад.

— Невозможно.

— Как хочешь. Я это говорю, чтобы спасти других. Что касается меня, я готов покориться судьбе.

— Но, сеньор доктор, повернуть на запад…

— Да, хозяин.

— Значит идти против ветра.

— Да, хозяин.

— Будет дьявольская качка!

— Выбирай другие слова. Да, качка будет, хозяин.

— Судно встанет на дыбы.

— Да, хозяин.

— Может и мачта сломаться.

— Может.

— Вы хотите, чтобы я взял курс на запад?

— Да.

— Не могу.

— В таком случае справляйся с морем, как знаешь.

— Пусть только ветер переменится.

— Он не переменится всю ночь.

— Почему?

— Он дует на протяжении тысячи двухсот лье.

— Как же идти против такого ветра? Невозможно.

— Возьми курс на запад, говорю тебе.

— Попытаюсь. Но нас все равно отнесет в сторону.

— То-то и опасно.

— Ветер гонит нас на восток.

— Не правь на восток.

— Почему?

— Знаешь, хозяин, как зовут сегодня нашу смерть?

— Нет.

— Ее зовут востоком.

— Буду править на запад.

Доктор посмотрел на судовладельца таким взглядом, как будто хотел запечатлеть в его мозгу какую-то мысль. Он повернулся к нему и, медленно отчеканивая слог за слогом, произнес: