Человек, который похитил королеву и распустил парламент - [39]

Эдвард Джон Ренкин, человек средних лет и внушительного вида, занял место для дающих свидетельские показания. Приняв присягу и ответив на предварительные вопросы, уточнявшие его имя и фамилию, он стал ждать атаки Хартфиша.

— Господин Ренкин, во время событий двадцать третьего октября прошлого года вы являлись постоянным секретарем министерства топлива и энергетики?

— Да.

— Не получали ли вы несколько необычного сообщения в тот день?

— Получал.

— Расскажите суду, в чем заключался смысл этого сообщения.

— Это было отпечатанное на машинке письмо, приглашавшее постоянных секретарей и руководителей департаментов всех министерств собраться в зале заседания палаты общин двадцать четвертого октября в десять часов утра. Письмо было подписано так: «Вайатт».

— Когда вы получили письмо?

— Примерно в четыре часа. На письме была пометка «срочно», и поэтому оно было немедленно передано из канцелярии мне.

— Какой была ваша реакция на это невероятное приглашение?

— Откровенное неверие. Мой секретарь высказал предположение, что это какая-то ловушка, и я был склонен именно так расценивать письмо, пока не узнал о случившемся.

— О свержении правительства?

— Да.

— К этому вы тоже отнеслись с откровенным неверием?

— Естественно.

— Естественно? Но ведь вы не могли оставаться в состоянии откровенного неверия все время?

— Я поговорил со своими коллегами из других министерств и узнал, что все они получили подобные приглашения. Кроме того, я позвонил в палату общин, чтобы выяснить, насколько правдоподобны слухи.

— И конечно, слухи подтвердились. Что вы предприняли потом, господин Ренкин? Еще раз повторяю вопрос: что вы предприняли потом?

— Я… отправился домой.

— Домой, на Тэнгли-авеню?

— Да.

— Не кажется ли вам ваш поступок странным?

— А что еще я мог сделать? Почти все служащие…

— Мне нет дела до служащих. Я спрашиваю, разве вы не должны были оставаться на своем посту в такой критический момент?

— Какова бы ни была моя ответственность за снабжение страны топливом и энергией, у меня не было полномочий как-то реагировать на происшедшую революцию.

— Но, конечно, ответственность перед министром была достаточным основанием для того, чтобы вы оставались на посту до встречи с ним для обсуждения положения?

— Я оставался в кабинете до тех пор, пока не узнал, что министр уехал домой пятью минутами раньше. Я в самом деле не понимаю, что мог сделать кто-либо из нас.

Хартфиш подождал, пока утих смех. Это оживление вдохнуло новую струю жизни в присутствующих, которым уже начала надоедать юридическая казуистика. Кроме того, следовало учитывать и настроения телезрителей.

— Итак, вы отправились домой и следили за событиями по тем передачам, которые вело телевидение?

— Да.

— Каково было ваше впечатление о происходящем? — Разве это так важно, господин Хартфиш?

Председатель суда нетерпеливо постучал паркеровской ручкой по столу. С его точки зрения, этот шарлатан не уважал процессуальный кодекс.

— Уважаемый господин председатель, я только хотел узнать, о чем думал свидетель перед заседанием, которое нас интересует.

Не дожидаясь ответа председателя суда, Хартфиш продолжал:

— Нужно ли повторить вопрос?

— В этом нет необходимости, — ответил Ренкин. — Я внимательно наблюдал за Вайаттом — и во время пресс-конференции, и потом. Хотя, по-моему мнению, этот человек зашел слишком далеко в нарушении свободы личности королевы, его доводы с конституционной точки зрения…

— Его доводы меня не интересуют.

— Хорошо. Я был потрясен его очевидной искренностью.

— Неужели?

— Я считал тогда и считаю сейчас, что он руководствовался исключительно интересами страны.

Хартфиш задержал лукавый взгляд на Ренкине. Этот взгляд должен был показать свидетелю, что ему следовало быть более осведомленным, особенно в такое время. Находящиеся в зале суда заволновались. Их мучил вопрос: сумеет ли Хартфиш повернуть дело в своих интересах.

— Именно по этой причине вы и решили безоговорочно поддержать Вайатта?

— Нет!

— Вы Хотите сказать, что имелись иные причины?

— Я хочу сказать, что моя поддержка Вайатта не была безоговорочной.

— Значит, вы сотрудничали с Вайаттом в расчете на какую-то выгоду, возможно, ради увеличения своей власти?

— Конечно нет.

Эта словесная дуэль все же принесла свои плоды. Ренкин весьма неблагоразумно выдал свои истинные мысли. Бросив тень на честность Ренкина, Хартфиш поставил под сомнение и искренность Вайатта. Теперь он, прокурор, мог перейти к заключительному вопросу:

— Так или иначе, познакомившись с Вайаттом во время телевизионной передачи, вы сочли целесообразным пойти на заседание, приглашение на которое было вами получено?

— Дело не в целесообразности. Мне казалось, что нет другого способа оценить обстановку, узнать, насколько сильна власть этого человека.

Чувства Ренкина разделяли и его коллеги. К половине десятого утра палату общин заполнили высшие руководители министерств. На галерке секретариат готовился к ведению протокола.

У собравшихся было время поговорить друг с другом, и большинство, в том числе и офицеры вооруженных сил, склонялось к тому, что надо подождать, пока Вайатт сам изложит свои планы сотрудничества с руководителями министерств и ведомств. Политические деятели ушли со сцены, и поэтому не существовало никакого другого авторитета, кроме Вайатта, к которому можно было обратиться за соответствующими решениями. Собравшиеся поняли, что страна находится в их руках, подчиняясь власти одного человека. Вопрос вовсе не, сводился к их тревоге — в зале находились профессиональные служащие, только смутно представлявшие себе политические операции. Однако существовавшие междепартаментские отношения с группой политических деятелей вдруг нарушились, и аппараты министерств, даже если бы и было желание, не могли работать без указаний свыше.