Скорее всего, тарбозавр меня не видел, но, прыгнув в сторону, споткнувшись, упав, я произвел столько шуму, что, наклонив как курица голову, он остановился и внимательно осмотрел заросли. Он увидел меня, но ничуть, видимо, не удивился. Я просто ему не понравился, цвет моего свитера, видимо, его возмутил. Он смотрел на меня мерзко и пусто. Знаете, как иногда разглядываешь ненужную, но чем-то неприятную тебе вещь. А потом, он странно вздрогнул, переломился в поясе, будто хотел меня клюнуть, и, вскрикнув, я скатился по откосу на речной пляж, на бегу решая проблему: нырнуть ли в щель между вертикально стоящими скалами, или так и бежать по голому пляжу?
Я скользнул в щель.
Классическая ловушка для дураков.
Совершенно отвесные стены с трех сторон, под ними ровный речной песок, обрезанный мутной водой реки, несущей на себе растерзанные обломки деревьев; попасть в мое убежище можно было только со стороны реки или через узкую щель, пройти сквозь которую тарбозавр не смог, хотя и попытался это сделать. Вид у него был оторопелый, он, видимо, так и не понял, куда я исчез, но далеко не ушел, встал вблизи как механический треножник и застыл.
Казалось, даже глаза его погасли.
НК. У вас не было оружия?
Угланов (сдержанно): Я не собирался задерживаться в кампане. Моей целью являлась короткая рекогносцировка. О каком оружии может идти речь?
Но вы правы, первым делом я полез в карманы, еще раз убедившись в том, какие странные вещи мы порой с собою таскаем. Перочинный нож с тремя лезвиями и отверткой, носовой платок и, как ни странно, тюбик фосфоресцирующей краски крапп-лак… Согласитесь, хищника этим не испугаешь.
НК: Как вы были одеты?
Угланов: Сандалии, потертые, но еще крепкие джинсы, рыжий свитер, надетый на голое тело.
НК: Свитер? В душном кампанском климате?
Угланов: Этот свитер сослужил мне неплохую службу. Легкий, ярко-рыжий. (Смеется.) Одинаково удобен в любом климате. Даже тарбозавр его оценил, хотя я вовсе не жаждал его внимания. Время от времени, не издавая ни звука, тарбозавр начинал метаться по пляжу, вздымая клубы пыли. Он нервничал, он прихрамывал. Это меня раздражало. Левая его нога, поразительно напоминавшая птичью, странно загребала. Удерживая равновесие, он странно приседал. Я задумался, глядя на его прыжки. Ногу он искалечил явно в борьбе с существом, умеющим ему противостоять. Но кто умел ему противостоять в этом кошмарном, задымленном и запыленном мире?
На всякий случай я завалил узкую щель камнями. Кажется, на какое-то время я оказался в безопасности. Стоило поближе ознакомиться со своим убежищем, и я с ним ознакомился.
Уступы скал, изнутри они напоминали крутую лестницу, густо поросли пластинчатыми, розовыми на цвет и тугими на ощупь грибами, берег реки бугрился от студенистых, дурно пахнущих водорослей и икры, похожей на лягушачью. С голоду тут не помрешь, решил я. Странно, если бы такое место не было уже открыто кем-то другим.
Этого «кого-то» я тут же увидел.
Не то страус-недоносок, не то ублюдочный цыпленок, – странное существо, скорее всего, струтномимус, прижимая к хилой груди крошечные передние лапки, как бы подражая тарбозавру, оно виновато поглядывало на меня печально помаргивающими глазами и при этом ни на секунду не отрывалось от своего занятия. Задними лапами, действуя ими сноровисто и быстро, струтномимус выкопал из песка огромное кожистое яйцо, величиной чуть больше ведра. Серое, в крапинку, оно выглядело так беззащитно, что я гикнул и запустил в худосочного грабителя камнем. Отпрыгнув в сторону, он виновато похлопал глазами и исчез за каменистым мысом, не испугавшись быстрой мутной воды.
Я подошел к своей добыче.
Яйцо напоминало овальный кожаный мешок, покрытий мелкими сферическими пластинками. Хватит на десяток добрых яичниц, решил я, но, коснувшись яйца, непроизвольно отдернул руку.
В яйце, несомненно, находился зародыш. Он жил, я отчетливо чувствовал его пульс. Понимая, что в этом мире ждать ничего хорошего не приходится, я откатил яйцо на самый солнцепек. Будь что будет, я совсем не хотел связываться с пятой колонной. Тарбозавр, даже величиной с гуся, казался мне далеко не самым желанным соседом.
Исходив свое убежище вдоль и поперек, уяснив, что попасть в него, действительно, можно лишь через заваленную мною щель или с реки, я взобрался на каменную стену.
Тарбозавр, это меня неприятно удивило, никуда не ушел. Склонив гигантскую голову набок, он сидел на самом солнцепеке. Метрах в десяти от меня юркий худенький струтиомимус, добыв из песка чужое яйцо, лакомился его содержимым Желток и слюна неопрятно тянулись с его быстро работающих челюстей. Еще дальше, почти у реки, держа прямо головы, но при этом горбясь, будто стыдясь собственной алчности, рылись в песке его соплеменники, при первой тревоге исчезая в тени бутылкообразных беннетитов.
Ладно, решил я. Ночью тарбозавр уснет, не может же он обходиться без сна; вот ночью, наберясь мужества, я и прорвусь в свое ущелье, к своей MB. В конце концов, лучше часок почесаться, чем попасть на зуб тому же самому тарбозавру.
НК (нетерпеливо): И как она прошла, ночь?
Угланов:
