Человек, которого не было - [2]

В дверь тихонько постучали. Он открыл ее и, впустив Рису, быстро защелкнул замок.

— Ну, наконец-то, Рысенок! Мы так давно не были вместе, что мне кажется, уже лет сто прошло. Я так по тебе соскучился.

— Ага, — пробормотала она. — Вместе. Это же в последний раз, Палик.

Веселость ее куда-то улетучилась, и она сидела на диване, опустив голову, и теребила в руках салфетку. Павл осторожно взял у нее бумажный комок и поцеловал в шею. Она повернулась и, отвечая на поцелуй, всхлипнула.

Павл принялся успокаивать ее, нежно гладя по волосам и шепча всякую ласковую ерунду.

— Ну, почему? — с отчаянием спросила она. — Почему так рано? Ведь тебе всего тридцать пять? Может быть, они ошиблись?

— Ты же знаешь, что Большой Админ не может ошибиться, — усмехнулся Павл. — От него зависит уровень жизни. Ошибки могут привести к сбою программы по регулированию численности населения. Там тысячекратные многоуровневые проверки.

— Да знаю я все, — отмахнулась она. — Но почему ты? Почему так рано? Может быть, твои родители в чем-то провинились перед правительством, и срок уменьшения их жизни перешел и на тебя?

— Иди сюда, — сказал он. — У нас мало времени. Там скоро хватятся, куда мы пропали.

— Ну да, — улыбнулась Риса, подобрав салфетку и аккуратно промокнув слезы. — Как же. Секрет Полишинеля. Вот увидишь, они нас еще поздравлять будут, а потом...

— Так, — свирепо прошептал он. — Если ты сейчас же не замолчишь, мне придется сорвать с тебя это красивое платье. А я подозреваю, что переодеться тебе не во что.

— Ладно, — с обычной кокетливой гримаской вздохнула она. — Подчиняюсь грубой мужской силе...

...Он здорово надрался. Честно говоря, все-таки не очень хотелось уходить из жизни в тридцать пять лет, что бы там ни говорили высоколобые. По большому счету, он еще и жить-то только начал по-настоящему. Отцу вон уже шестьдесят, а День Ухода у них почему-то один. Как бы то ни было, отец успел всего насмотреться. Мать, правда, рано умерла, но тут виноват он сам. Отец говорил, что роды были очень трудными. Минуточку, если она умерла не в свой срок, то, по закону, оставшиеся годы должны были перейти к наследнику, то есть к нему. Ну, пусть двадцать пять процентов. То есть, если отнять еще эти годы, выходит, что ему вообще было определено жить лет двадцать пять, не больше? Какая-то ерунда получается. Он попытался осмыслить это, но туман в голове мешал сосредоточиться. К тому же доставили праздничный торт и поднесли ему для торжественного задувания свечей. По обычаю, это мог сделать только сам уходящий. На торте весело горели тридцать пять огоньков. Павл с трудом задул семь и со смехом поднял руки, но все протестующе загалдели. Непотушенные свечи, по примете, могли принести гостям несчастье. Он покорно вздохнул и принялся уничтожать остальные.

Риса больше не подходила к нему. Он пытался отыскать ее глазами в толпе, но нигде не заметил.

— Вот, еще и Риска, — подумал он. — Видимо, она все-таки меня любит. Иначе веселилась бы вместе со всеми.

Несмотря на подступающую к горлу тошноту, Павл налил себе еще и залпом выпил.

Домой его привезли на машине шефа. Отец молча открыл дверь, посмотрел на Павла и покачал головой. Ему надо было обязательно поговорить с сыном в последний вечер. Но, видно, не судьба. Придется отложить разговор до завтра. А там останется совсем мало времени...

Павл с трудом разлепил веки и тут же зажмурился. В лицо били лучи летнего солнца. Он застонал и повернулся. Голова разламывалась от боли, внутри было еще хуже.

— Ну и пусть, — со злостью подумал он. — Какая теперь разница.

Звяканье бутылки о стакан заставило его вновь открыть глаза. Отец с улыбкой протягивал ему стакан холодного пива.

— Убери, — простонал Павл. — Видеть не хочу...

— Давай, давай, — засмеялся отец. — Средство проверенное.

Павл взял стакан и, передернувшись от отвращения, выпил. Как ни странно, ему тут же стало легче.

— Дай еще, — буркнул он.

Отец снова наполнил стакан и протянул ему.

— Который час? — Павл облегченно вздохнул и сел на постели, похлопывая себя ладонями по щекам, — Мы собраться успеем?

— Иди, прими душ, — мягко сказал отец. — Побрейся. Потом позавтракаем. Ты после душа есть захочешь. Я уже все приготовил.

Действительно, из ванной Павл вышел, если и не совсем свежим, но вполне готовым к завтраку. Отец оказался прав, есть хотелось зверски.

— Ушицы съешь, — суетился отец, щедро наливая в тарелку ароматный бульон. — Осаживает здорово. Скоро и забудешь, как вчера надрался.

— Какая разница, — вяло отмахнулся Павл. — Только и дел-то, до машины дойти. Кстати, сколько там осталось?

— Ешь! — сердито приказал отец. — Мне с тобой еще поговорить надо. А то, что я тебе скажу, слушать можно только на свежую голову. Хотя бы относительно.

Павл послушно принялся уничтожать наваристую уху. Отец следил за тем, как он ест, изредка прихлебывая кофе.

— Ф-фу! — Павл с блаженством откинулся на спинку стула. — Правда, хорошо... Буду знать. Хотя...

Он махнул рукой и, вздохнув, посмотрел на отца.

— Дело в том, что ты остаешься здесь, — сказал отец.

Павлу показалось, что он ослышался.

— В каком смысле?

— Остаешься здесь и живешь. Дело в том, что у тебя нет Дня Ухода.