Человек книги. Записки главного редактора - [38]

И еще одна оговорка. Рассказывая о своей жизни в издательстве, я буду говорить и о тех сотрудниках, которые, возможно, не оказали существенного влияния на работу издательства, но зато оставили след в моей душе.

В издательстве «Искусство»

В корректорской

Заведующая корректорской А.Б. Бельская

Анна Борисовна Бельская держала корректорскую в строгости не только по части дисциплины. Она была требовательна, добивалась высокого качества работы. Для этого применялась система обязательных пометок: корректор, читающий сверку, помечал ошибки, пропущенные корректором, читавшим верстку, а корректор, читающий верстку, – ошибки, которые пропустил вычитчик. Такие ошибки обводились красным карандашом. Анна Борисовна, просматривая корректурные оттиски, вела учет качества работы корректоров, и он отражался на премиях.

Зорко следила Анна Борисовна и за выполнением норм. Ежедневно каждый корректор заполнял рапортичку, и корректор-учетчик выводил процент выполнения норм.

Таковы были внешние условия работы в корректорской.

Бельскую побаивались. По рассказам корректоров, Юлиан Козловский, умевший подражать голосам, пугал их, когда Бельская куда-то уходила. В коридоре перед корректорской он ее голосом что-то произносил, создавая впечатление, что она вот-вот появится в комнате. То-то потом было смеху.

Коллеги-корректоры

Состав корректорской был очень пестрым. Окончившая исторический факультет МГУ Галя Троицкая (насчет имени не уверен) в корректорской появлялась лишь время от времени, так как была, по сути, корректором журнала «Театр» и бóльшую часть рабочего времени проводила в редакции этого журнала. Умная и много знающая, она, конечно, была находкой для «Театра».

Две молоденькие недавние выпускницы редакционно-издательского техникума Фаня Бергер и Зина Гинзбург составляли ядро коллектива. Фаня – знаток пунктуации, хорошо разбиралась в самых сложных случаях. Она очень серьезно относилась к своей работе и отлично выполняла ее. Поэтому ей поручалась корректура наиболее сложных и ответственных работ. Зина – молодая мама, веселая, улыбчивая, относилась к работе легко, но работала неплохо.

Самой большой достопримечательностью корректорской был Сергей Петрович Червяков. Небольшого роста, худощавый, с бородкой клинышком, как у Михаила Ивановича Калинина. Бедно, но опрятно одетый. Профессиональный революционер, но не большевик. Из разговоров с ним я так и не понял, был ли он членом какой-либо партии или боролся с царизмом сам по себе. Помню, что он был близко знаком со старым большевиком Владимирским, отцом главного редактора «Искусства» по изоизданиям. В корректорскую Сергей Петрович пришел из Института марксизма-ленинизма, где работал не один год, но затем таких, как он, из этого учреждения вычистили. Его трудоустроили в корректорскую «Искусства». То, что он уцелел в годы репрессий, – чудо. Тем более что, работая в издательстве, он единственный не был членом профсоюза. Как я понял, в знак не высказываемого им, но явного протеста против сущности советских профсоюзов, которые вместо того, чтобы защищать интересы трудящихся, были союзниками работодателей. А ведь это лишало Сергея Петровича возможности получать оплату во время болезни: нечлены профсоюза не могли пользоваться льготами социального страхования. Он, правда, почти не болел, а даже если плохо себя чувствовал, все равно приходил на службу, но все же ставил себя в незавидное положение. Ведь жена его не работала. Сын, лейтенант, погиб на фронте. Однако никакие уговоры, кто бы и как бы их ни вел, не помогали. Он был непоколебим.

Ко мне он благоволил. Я тоже испытывал к нему большую симпатию. Одно то, что он был в прошлом профессиональным революционером, внушало к нему большое уважение. Слово «революционер» было тогда для меня овеяно славой, означало подвижничество и героизм. Тем не менее, увы, я мало узнал о его биографии и последовательного представления о ней так и не составил. Разговаривали мы с ним только во время кратких перекуров в коридоре. О себе он рассказывал мало, а у меня не хватало пытливости для расспросов, о чем я потом очень жалел.

Жил Сергей Петрович недалеко от издательства, на Сретенском бульваре, вблизи от Трубной площади.

Анна Борисовна держала его в основном на подчитке и учете выработки, а когда он стал плохо слышать, перевела его исключительно на подсчет выработки корректоров. Ушел он из корректорской, когда уже совсем ослабевшее зрение не давало ему работать, но когда это было и когда он умер, не знаю. Я ведь вместе с редакцией перешел в другое издательство.

Очень сожалею, что задавал ему мало вопросов. От всей его личности веяло чистотой и надежностью.

Позднее меня появился в корректорской еще один представитель мужского пола – Толя Толкушкин. Моложе меня по возрасту, он, как и я, был во время войны ранен в ногу при бомбежке. И рана его долго не заживала. В прошлом наборщик-линотипист, он был хорошим корректором благодаря хваткому уму и природному чутью языка.

Отношение Анны Борисовны к моим возможностям было поначалу очень скептическим. И она испытывала меня на подчитке, лишь изредка допуская читать первую корректуру. Я еще не успел полностью завоевать ее доверие, когда она отправила меня в командировку в Первую Образцовую типографию. Было это либо в конце ноября, либо в самом начале декабря.