Человек из Вавилона - [67]

Занкан улыбнулся, и высокий увидел в его улыбке жалость к нему. Наступила пауза.

— Занкан! — произнес высокий и, не услышав ответа, повторил: — Занкан-батоно!

Занкан продолжал смотреть на него с состраданием даже тогда, когда высокий сделал несколько шагов к нему и занес правую руку. В глазах Занкана мелькнул ужас. «Поспеши мне на помощь, Господи, Спаситель мой!»

Высокий нанес ему косой удар по шее, и Занкан без чувств рухнул на тахту.

— Раздень его и брось в колодец! — нехотя приказал он.

— Раздеть, что он невеста? Так и брошу, в одежде теплее будет!

— Как хочешь, можешь не раздевать, только убери его отсюда.

Хрипун взвалил Занкана на спину, вынес во двор, подошел к колодцу и бросил вниз.

Плюхнувшись в ледяную воду, Занкан тут же пришел в себя. Почувствовал под ногами землю, скорее камни. Дно колодца было усеяно валунами. Он попытался встать на один из них. Нога заскользила по склизкой, поросшей мхом поверхности, но он не упал, успел ухватиться за стенку колодца.

Вода доходила ему до колен, вокруг царила кромешная тьма — хоть закрывай глаза, хоть открывай — все одно.

— Э-ээ! — закричал Занкан.

— Чего-нибудь желаете, Занкан-батоно? — раздался сверху голос высокого.

— Иха! Чего он хочет? — Это уже голос хрипуна.

— Что вы творите, Бога не боитесь? — крикнул Занкан и тут же разозлился на себя — разве можно заговаривать с ними о Боге?

— Вот этот молодой человек последит за тобой. Коли вспомнишь, как Боголюбский просил тебя сохранить его честь, позови. Ты должен вспомнить и то, что получил за эту услугу. А нет, так кричи сколько влезет, ты упал в колодец, и никто тебя не услышит, а если и услышит… — высокий рассмеялся.

Занкан напряг всю свою волю. Он раскрыл руки, пытаясь определить ширину колодца. Правая уперлась в камни, левая — в корни дерева. Он замер. Ежели корни крепкие, может быть, удастся вылезти?!

«Интересно, что это за дерево?» Стал шарить по стене, нашарил корни, они были мелкие, ломкие. «Здесь должен быть и толстый корень». Он продолжал шарить, но не нашел. Стало холодно. «Поспеши мне на помощь, Господи, Спаситель мой!»

Холод лютым зверем накинулся на него. Он стал притоптывать ногами по мшистому камню и не переставал взывать к Господу: «Поспеши мне на помощь, Господи, Спаситель мой! Поспеши мне на помощь, Господи, Спаситель мой! Поспеши мне на помощь, Господи, Спаситель мой!»

— Что ты бормочешь? — крикнул сверху хрипун.

— Хуша лекезрати, адонаи, текушати!

— Что? Я не понял!

Занкан успокоился, а в спокойствии — сила.

— Дрожишь? — спросил хрипун.

— Не очень… А вот ты зря убиваешь себя на этом холоде… зря студишь яички, молодому человеку это ни к чему.

— Что ты там говоришь, я не слышу!

— Молодому человеку негоже студить яички, это очень вредно! Ну, бросили вы меня в колодец, а дальше что? Что будете делать теперь? — Он умолк.

«Что другое остается Абуласану? Либо лишить меня жизни, либо же отдать себя на заклание, в лучшем случае покинуть Грузию… В Грузии ему уже не жить… Но собой так не жертвуют… Поспеши мне на помощь, Господи, Спаситель мой!»

Мечурчлетухуцеси

Когда высокий привлекательный, исполненный гордости и высокомерия Абуласан, с таким изяществом носивший грузинский национальный костюм вошел к амирспасалару Саргису Мхаргрдзели, тот, подавив улыбку, отодвинул мутаки, встал с тахты и предложил гостю кресло. Сам снова опустился на тахту, придвинул к себе мутаку и, опершись о нее локтем, воззрился на главного казначея. На губах его блуждала едва заметная улыбка, но взгляд говорил о том, что он весь внимание. Абуласан не заставил себя ждать — сдвинув брови, он осведомился, какая судьба ждет Занкана Зорабабели, какова будет кара за то, что он, можно сказать, одурачил царский дарбази и саму царицу.

— Ты ведь помнишь, — доверительно напомнил он, — как он предстал перед вельможами, как нахваливал русского княжича, утверждая, что о лучшем зяте и помечтать нельзя, но ты не знаешь, как он превозносил Боголюбского в беседах со мной!

Амирспасалар, который вдруг прикрыл глаза, так что у Абуласана невольно закралось сомнение, уж не задремал ли он, вскинул голову и сказал, да, он не знает об этом и, может быть, Абуласан расскажет ему поподробнее, но, не дождавшись ответа гостя, выпрямился, положил мутаку на колени и спросил:

— Разве это он пел хвалу Боголюбскому?

— А откуда мы прознали об этом росе! Зорабабели ездит по разным странам, повсюду имеет своих людей, он и привез нам известие о нем. Сперва внушил мне симпатию к нему, а потом стал умолять меня дать ему выступить перед дарбази: такую радостную весть сообщу, что вы, де, расщедритесь на пять деревень — не меньше — в подарок мне.

Амирспасалар какое-то время не отрывал от Абуласана пристального взгляда, затем опустил голову и долго не поднимал глаз, словно внимательно изучал каждый цветок на паласе. Главный казначей опять было подумал — не задремал ли он, но амирспасалар поднял голову и как бы между прочим заметил:

— Что-то я стал забывчив, уже и не вспомню, по-моему, ты знал Зорабабели со времен Двинского сражения, в котором ты снискал себе славу. Он и тогда любил приврать?

Абуласан улыбнулся, поправил платье и проникновенным тоном произнес: