Человек из ночи - [7]

Большая бледная лысина над загорелым удлиненным лицом. Резко очерченные сжатые губы. Тонкие, длинные пальцы пианиста чуть шевелятся.

— Здра… — начал я и остановился, пораженный. Передо мной был тот человек, тот, кто вышел из ночи к нашему костерку под Галичьей горой.

Он поднял глаза. Мне показалось, что в них тоже мелькнуло узнавание. Мелькнуло и исчезло.

— Здравствуйте. Садитесь. Вы слушали курс профессора Келлера?

Это ему было известно, и, очевидно, спрашивал он потому, что у меня был в тот момент уж очень растерянный, глуповатый вид и ему захотелось привести студента в норму.

— Да.

— Отлично. Прошу вас… Расскажите, как происходит обмен веществ между корнями и листьями.

Вопрос был слишком простой, «человек из ночи» захотел дать мне немного времени, чтобы я оправился от смущения. Начал я все же сбивчиво. Потом отвечал все более и более уверенно. Недаром пришлось сделать сотни препаратов сосудистых систем растений на практикуме в СХИ! На другие вопросы я ответил тоже в общем верно.

Козо-Полянский наклонился над тетрадью со списком экзаменующихся и сделал в нем отметку, потом расписался в моей зачетной книжке. А я, вздохнув облегченно, огляделся.

Кабинет профессора был так же, как и зал, заставлен высокими шкафами с книгами и папками гербариев. Между шкафами и окнами висели карты, портреты Дарвина и Тимирязева, фотографии. На одной из них вид показался мне знакомым. Река, крутой берег, огромные камни и заросли кустарников на склоне. Да это же Галичья гора!

— До свидания. Можете идти, — сказал профессор, приподнимаясь и протягивая мне зачетку.

И тут вдруг вспомнилась мне его книжка «Сумерки жизни», «Ученый, называется, — подумал я. — О реликтах беспокоится, об охране природы, а сам не верит в силу жизни, в прогресс. Наверное, и в советскую власть не верит». Подумал и брякнул, вставая:

— Вы, профессор, наверное, не верите в прогресс. — И ужаснулся своим словам, и почувствовал, что краснею от стыда, от неоправданной невежливости.

Козо-Полянский тоже встал и, видимо подавив в себе естественный гнев, тихо сказал:

— Это на чем же вы основываетесь, предъявляя мне такое обвинение?..

— Ваша книжка «Сумерки жизни», — прервал я его, теперь уже не желая отступать.

— Ах, вот оно что! — Профессор усмехнулся, снова сел, скрестил руки на столе и продолжал: — Сами понимаете, я не обязан давать вам объяснения. Но откровенность за откровенность. Забудьте об этой моей публикации! Забудьте. Это была ошибка. Точнее — ошибочен был мой основной вывод.

Такое услышать от знаменитого профессора! Вот это действительно мужество. А ты, дурак, думал: «Реакционер, крыса…» Ох и дурак, дурак! А Козо-Полянский продолжал спокойно, тихо, хотя, в голосе его и была напряженность:

— Да. Так бывает, и не так уж редко, в науке, когда гипотеза строится только эмпирически, на основе группы фактов, без достаточного учета других данных и теоретического анализа проблемы в целом. В этом случае раньше или позже она опрокидывается. Самим автором или другими исследователями — неважно. Однако думаю, что даже ошибочные гипотезы приносят пользу в науке, хотя и пропагандировать их не следует. Что же касается «Сумерек», то и в этой публикация есть то, что я считаю истинным и важным. Это — убеждение в необходимости бережного отношения к живой природе. Человек должен понять: его деятельность часто приходит в противоречие с установившимися закономерностями природы. И нам, новому обществу, надо уже теперь начинать действовать, хотя бы в малых масштабах. Вот, посмотрите на эту фотографию. Это Галичья гора. Место, где сохранились реликтовые растения доледникового периода. Теперь она объявлена заповедной. Есть реликты в степях Курской губернии. Там — мы добиваемся этого — тоже будут заповедные участки. А на реке Усманке в Графском лесу будет заповедник для защиты вымирающих бобров. По всей нашей стране будут такие охранные зоны природы. Но если говорить о всем процессе влияния деятельности человека на живую природу, этого мало. В будущем эта деятельность должна обязательно соотноситься с необходимостью охраны природы. Иначе, например, если леса будут вырублены, обмелеют все реки. Исчезнут пушные звери. Кстати, такое уже наблюдается…

Козо-Полянский продолжал еще некоторое время говорить увлеченно и страстно, потом усмехнулся и протянул мне руку:

— До свидания, уважаемый товарищ студент. Вы затронули мое больное место. Но я не в претензии. До свидания. Там, за дверью, наверное, решили, что я вас, как это говорят в вашей среде, «замутузил»…

Студенты, ожидавшие очереди, действительно встретили меня сочувствующими взглядами. Мой смущенный вид дал к этому повод. А как тут не быть смущенным?

Идя домой и думая об уроке этики ученого, который дал мне профессор Козо-Полянский, еще я почувствовал, что никогда не стану настоящим ботаником, понял, что есть у меня интерес к этой науке, но нет увлеченности и любви, как у него, у Бориса Александровича Келлера. Мучительно было размышлять об этом. Ведь мне же нравилось работать на практикуме в СХИ, привлекали общие проблемы ботанической науки… Так как же — быть или не быть мне исследователем растительного мира?