Человек и животные - [27]

Судьба будто издевалась над ним. Но она же послала ему и подарок — зоологическую кафедру, работа на которой сделалась источником мучений Ламарка, но обессмертила его имя.

Зоологических кафедр было три: «птиц и млекопитающих», «рыб и гадов» и «насекомых и червей». На первых двух соблюдался относительный порядок. На кафедре же, которую занял Ламарк, царил полный хаос. Ведь эти животные и у Линнея были «свалены» в одну кучу, описаны кое-как. Надеяться было не на кого, и Ламарк принялся за работу.

Прежде всего он попытался разобраться, что же это за животные, которых ему предстоит изучать. И вот первое замечательное открытие — Ламарк делит всех животных на позвоночных и беспозвоночных (деление, сохранившееся до сих пор) и определяет новое название своей кафедры — кафедра беспозвоночных.

Затем он начинает изучать этих беспозвоночных. И тут открытия следуют одно за другим. Он изучает инфузорий, моллюсков, полипов. И, наконец, предлагает свою систему, более совершенную, чем линнеевская. Она уже включает в себя инфузорий, которыми пренебрегал Линней, она делит весь животный мир на два раздела, на две основные группы — позвоночных и беспозвоночных, она, наконец, имеет 14 классов вместо линнеевских 6.

Это огромная, но не основная заслуга Ламарка.

Его система могла нравиться или не нравиться современникам, но она была гораздо совершеннее линнеевской и в конечном итоге была бы признана. Тем более, что многих животных, особенно беспозвоночных, Ламарк описал с удивительной точностью. Но чем больше ученый наблюдал, чем больше он описывал, тем яснее понимал: линнеевская система страдает не только ошибками частного характера — сама предпосылка Линнея о том, что «столько существует видов, сколько их было сначала создано бессмертным Существом», ошибочна!

Как? Ламарк осмеливается это утверждать?!

Да, Ламарк осмеливается это утверждать!

В средние века Ламарк не избежал бы костра, инквизиторы не смирились бы с таким подкопом под основы религии: ведь сказано же в Библии, что бог создал животных на шестой день творения, создал такими, какими они остались и по сей день.

Современники Ламарка тоже не смирились. Правда, его не отправили на костер — времена святой инквизиции прошли, но теория его была освистана, осмеяна и, конечно, не признана.

Но Ламарк не сдался, он продолжал работать, продолжал доказывать. Он утверждал: животные могут изменяться в зависимости от среды, в которую попадают. Если животное попадает в другую среду, то меняются и его потребности. Если же меняются его потребности, то меняется и его поведение. А если меняется его поведение, его привычки, его поступки и действия, то, значит, меняются и некоторые органы. И те органы, которые в прежних условиях были активны, а теперь — пассивны, слабеют, возможно, совсем отмирают или приобретают иную форму.

Другие же, имевшие меньшую нагрузку в прежних условиях, могут от постоянных упражнений изменить свою форму, стать совсем иными.

Классическим примером Ламарк считал жирафа. Когда-то жираф был короткошеим. Но от постоянной необходимости дотягиваться до листьев деревьев шея его удлинилась.

Другой пример — глаза крота. От постоянного пребывания в земле, где животные не пользуются зрением, крот стал полуслепым.

_{Белый медведь. (Из книги Ж. Бюффона).}

Однако в изменении, отмирании или появлении новых органов, кроме среды, утверждал Ламарк, могут большую роль сыграть и «внутренние побуждения», «флюиды».

Так у диких быков по «внутреннему побуждению» — желанию и необходимости иметь оружие — флюиды приливают к голове. Особенно активно приливают к голове флюиды, когда животное разгневано и собирается драться с соперником. Постепенно приливы этих флюид вызывают костные или роговые образования, которые, в свою очередь, в конце концов превращаются в рога.

Птицы, живущие у воды, хотят быстрее и легче плавать. Они гребут, растопырив пальцы на ногах. Это не очень удобно, и вот «внутренние побуждения» вызывают появление перепонок между пальцами, а желание ловить рыбу в воде вызывает удлинение шеи.

_{Фламинго. (Из книги Ж. Бюффона).}

Полученные в результате внешних условий или «внутренних побуждений» изменения передаются по наследству, усиливаются в других поколениях, и в конце концов появляется новая форма животных.

Конечно, эти рассуждения Ламарка были в корне неверны. Но тот факт, что Ламарк все-таки рассуждал об изменчивости животных, было огромным шагом вперед в зоологии. И, «наводя порядок» в животном мире, создавая свою систему, Ламарк отталкивался от этих именно взглядов. Он не просто описал животных — он пытался найти, проследить их «родство», составил родословную животного мира. Это была уже принципиально новая система.

Современники не приняли, не оценили труды Ламарка. Одни — потому что не увидели в его рассуждениях об изменчивости всего живого ничего нового — в конце концов, подобные высказывания были и до Ламарка (а то, что он привнес в эти взгляды, и то, что он объединил их в какую-то систему, многие не замечали). Другие не признавали Ламарка как раз потому, что не могли ему простить этих взглядов, хоть Ламарк и подчеркивал постоянно, что «без сомнения, все существует лишь по воле Великого Творца» и все, что делается, делается с его согласия, — все-таки это было в какой-то степени посягательство на того же творца, отрицание того, что все животные были созданы им на седьмой день и остались такими же до сих пор.