Человек и глобус - [28]

Шрифт
Интервал

Н а д е ж д а. Он поручил переговорить мне. Пусть соединят на мой телефон. Жду. (Садится за стол. Машинально пододвигает к себе сверток. Читает записку.) «Нам крайне необходимо встретиться. В залог моих лучших намерений, доказательством глубокого уважения к Вам посылаю найденную много лет назад рукопись, которую прятал мой сын. Г л а д ы ш е в». Гладышев? (Торопливо разрезает шпагат, реет обертку, находит записку Петра.) «Товарищ! Кто бы ты ни был, сохрани эти бумаги до лучших, светлых времен. Это история жизни человека, желавшего тебе счастья». (Бережно складывает записку. Перебирает пожелтевшие листы рукописи. Пробегает взглядом раскрытые наугад страницы.) Дмитрий Иванович… Дядя Дима… Петр.

С е к р е т а р ь (в дверях). Москва.

Н а д е ж д а (встает, снимает трубку). Здравствуйте, товарищ Орджоникидзе. Начальник строительства находится на месте происшествия. Докладывает Кряжева.


З а н а в е с.

КАРТИНА СЕДЬМАЯ

Большая комната в доме Кряжевых, где когда-то праздновалась серебряная свадьба. Две двери — входная из передней и к старикам. Справа — два окна. Посредине комнаты стоит одетая  К л а в а. Волнуясь, она никак не может решить, оставаться ей или уйти. Входит  С е р г е й. Взрослый, он внешностью очень напоминает своего отца.


К л а в а. Что?

С е р г е й. Плох старик. (Пауза.) На пожаре не поберегся. Помогал растаскивать лес. Поработал больше, чем мог, — вот сердце и сдало. Домой приплелся и упал. Очнулся — зовет, требует к себе Любашу. Бабушка сказала, что она в больнице. Ему стало еще хуже. Потом проговорился, что с тобой у него вышла неприятность.

К л а в а. Что я наделала! Сережа, посоветуй: как мне быть?

С е р г е й. Не знаю. Не подозревал, что в тебе столько сухой, черствой деловитости.

К л а в а. Ах! Какая черствость? Накричала, а вот… Может быть, мне пойти к нему, поговорить?

С е р г е й. Некоторые товарищи пытались навестить — никого не захотел видеть. «Я, говорит, не святые мощи».


Клава проходит и садится на стул в углу комнаты. Тихо входит  М и х е й, за ним  Е л е н а  И в а н о в н а.


Е л е н а. Не ходи ты, ради бога! Лежи. Сережа, объясни ты ему закон.

С е р г е й. Какой, бабушка?

Е л е н а. Ведь есть такой, где сказано, что человек может болеть? Пусть соблюдает.

М и х е й (не обращает внимания, останавливается возле окна, чуть слыхано говорит). Эх, внучка, внучка…

Е л е н а. Не терзай ты себя. Нельзя тебе беспокоиться. Ведь сказали же, что выживет внучка… Вот если следы на всю жизнь останутся, красоту потеряет… разлюбит ее Андрей.

М и х е й. Перестань… Любовь… Красота… А ты у меня что, раскрасавица была? Совесть у тебя, значит… ну, и… Что главное надо: протянул руку — и самый верный друг всегда рядом. Дурак, кто такую красоту не видит. И не говори про Андрейку. На его месте… значит. И не ходи за мной следом. На ногах я. На ногах.

Е л е н а. Раз кричать начал, скоро поправишься. (Завидев Клаву.) Чего в уголке притаилась? (Михею.) Нашел чем заниматься на работе! В такое-то время… Молодые себя не жалеют, а ты…

М и х е й. Что я?

Е л е н а. Не затей вы свою выпивку, глядишь, и никакого бы пожара не случилось.

М и х е й. Ты чего выдумываешь? Совсем в другом месте, чуть не за версту от нас, началось. Ты вначале перекрестись, такие слова говорить.

Е л е н а. Пусть за версту, а ты должен смотреть.


Михей издает какой-то рыкающий звук.


С девушкой вздумал спорить. Плохому она тебя учит? Не было меня там — я бы с тебя не так спросила. В огонь полез неспроста. Стыд взял. А теперь болей. Я вот посмотрю да сама пойду строить. И старухина помощь сгодится.

М и х е й (обретя дар речи). Во-во! Давно пора. Ступай, ступай, матушка! На крышу попросись. Повыше залезь, чтоб все видели… У меня всю душу сверлит — так бей, бей. Лупцуй до конца. (Клаве.) Ты-то мне и нужна.

С е р г е й. Бабушка, пойдем ко мне. Я хочу с тобой посоветоваться.

М и х е й (Сергею). Чего улыбаешься! Я и при всех могу разговаривать. (Клаве.) Иди поближе… В общем… значит… А что дальше?

К л а в а. Поскорей бы накрыть прокатный цех. Сегодня кровельщики решили создать ночные смены. Установили прожектора. Круглые сутки будем работать.

М и х е й. А ты так и останешься десятником?

К л а в а. Недолго. Хочу дальше учиться.

С е р г е й. Клава, как и я, будет инженером.

М и х е й. Тебя не спрашивают. (Клаве.) Я тебе вот что скажу, а ты слушай да запоминай. Пригодится. Что такое десятник? Усы — во! Голосище — во! Взглядом на три аршина сквозь землю видит. Это начальник над такими, как я.

К л а в а. Где же я усы возьму? А без них нельзя?

М и х е й. Эх, птица! (Сергею.) Тебе бы такую жену. Попробуй возьми ее. Не удержишь. Выпустишь… (Невольно понижая голос.) Вот Любаша о себе даже не думала. Схватилась насмерть, а не допустила. Значит? Можно и без усов… Молчи. Сам приду, скажу: «Возьми и ставь, куда хочешь. Что было — не повторю». Допустишь до дела? Что ответишь?

К л а в а. Михей Федорович!

Е л е н а. Был у меня один знакомый лет десять назад, говорил: «Лучше на себя руки наложу, а под началом у женщин ходить не стану».

М и х е й. Тебе и это прощу. А мой знакомый так говорил: «Увидишь правду — кланяйся до земли. Услышишь правду — онемей. Пустословия она боится, а мудрые слова враз на ум не приходят». Так-то.