Человек будущего - [57]
Не стоит считать эти забавы совершенно безобидными, чисто спортивными мероприятиями. По крайней мере современники описывали залитых кровью, покрытых синяками противников, когда побежденный падает навзничь, «обратив к небу обезображенное лицо»[42].
То же самое и в России, если не страшнее.
«Кулачные бои помню, — писал на закате жизни Василий Суриков. — На Енисее зимой устраивали. И мы, мальчишки, дрались. Уездное и духовное училища были в городе, так между ними антагонизм был постоянный. Мы всегда себе Фермопильское ущелье представляли: спартанцев и персов. Я Леонидом спартанским всегда был»[43].
Все замечательно и в высшей степени героично. Только вот были два случая, когда товарищи Сурикова погибали в драке: такие уж это драки были. И такой же эпический, спокойный взгляд художника: «Вижу, лежит он на земле голый. Красивое, мускулистое у него тело было. И рана на голове. Помню, подумал тогда: вот если Дмитрия Царевича писать буду — его так напишу...»
А после смерти другого товарища по училищу, Петра Чернова, Вася Суриков ходил в морг, и там внимательно рассматривал труп: учился рисовать человеческое тело. Вряд ли он был более черствым и жестоким человеком, чем другие жители Красноярска, но как видите, отношение к смерти подростка, товарища по училищу, у него достаточно спокойное. Одно только хорошо — убили не будущего великого художника.
О том, что представлял из себя профессиональный бокс у англо-саксов в XIX веке, писали многие; сцены гибели боксеров, получения ими самых жестоких травм, совершенно зверских избиений приведены у многих классиков — помимо Киплинга и Конан-Дойля, у Джека Лондона[44].
Насилие по закону
Законы государств Древнего Востока предписывали: «Если кто подожжет, то его надо бросить в огонь». «Если кто возьмет чужого осла и осел охромеет, ему надо сломать ногу». Не ослу, конечно, ломали ногу тому, кто украл.
«Русская правда» тоже требовала отрубать преступнику руку, если он повредил кому-то руку, и выбивать зуб или глаз в отместку за искалеченного человека. Еще «Русская правда» практиковала «божий суд». Скажем, пусть обвиненный в преступлении возьмет раскаленное железо в костре. Если ожоги не очень сильные — значит, оболгали, невиновен.
В европейском Средневековье было не лучше. Скажем, мастер Иоганнус, строитель храма в Кракове, не смог вовремя отдать долг. И ему выкололи глаза. По суду. Совершенно официально. По закону.
Законодательства Европы века с XVII не знают такого набора жутких пыток и казней, но и в них с современной точки зрения жить как-то не очень уютно.
Постоянны жестокие наказания даже за самые незначительные правонарушение. Австралия, как известно, была первоначально заселена каторжниками. Удивительным образом эти «преступные элементы» быстро и без особых внутренних противоречий создали процветающую колонию, экономически состоятельную и безопасную в той же степени, что и «старая добрая Англия».
В XIX веке это нравственное преображение «преступников» объяснялось самыми фантастическими причинами, в том числе и особым составом воды и воздуха Австралии, которые способствовали «исправлению». В духе Жюля Верна, по словам которого, климат Австралии «способствует нравственности», и «злоумышленники, переселенные в эту живительную, оздоровляющую атмосферу, через несколько лет духовно перерождаются... В Австралии все люди делаются лучше»[45].
Но, похоже, есть гораздо более простая и вполне материалистическая причина объяснять мгновенное «исправление» закоренелых негодяев, сосланных в Австралию: большинство из них вообще никогда не были преступниками.
В конце XVIII века 233 статьи законов Британии грозят смертной казнью. Так, наряду с убийством, государственной изменой и похищением наследника престола караются карманное воровство, приставание к мужчинам на улице, выкапывание деревьев в чужом саду, разрушение прудов для рыбы, «преступление законов нравственности», незаконное возвращение из ссылки, утаивание смерти незаконнорожденного ребенка, святотатство и многое-многое другое.
В конце XIX века нравы уже другие, смертная казнь полагается «всего» согласно 188 статьям кодекса законов. Но и в 1900 году британец может получить 20 лет каторги за «незаконный лов рыбы в чужом пруду» или три года за «нарушение святости чужого брака». Причем женщин по этой последней статье еще и наказывают плетьми, а после порки передают священнику для ведения с ними воспитательных бесед.
Во флот уже не вербуют, подпаивая и похищая деревенских парней, порка девятихвостой плетью перестала быть единственным способом поддержания дисциплины.
В 1789 году капитан Блай считался очень гуманным флотским офицером: за год плавания он «лишь одиннадцать раз назначил телесное наказание, причем общее число ударов составило всего двести двадцать девять»[46]. Всхлипнув от умиления от гуманности доброго Блая, напомню — пороли взрослых, сильных мужчин, выносивших тяготы кругосветного плавания, в очень суровых условиях.
Спокойное упоминание, не больше: «Лаврушка сделал такое лицо, какое делал обыкновенно, когда его водили сечь»[47]. Хорошо сказано — «обыкновенно». Дело житейское.
