Человек будущего - [2]

Тут, конечно, надо сделать важное уточнение — большинство взрослых людей умирали в гораздо более преклонном возрасте. Средняя продолжительность жизни высчитывается для всех, кто родился на свет, а ведь примерно 70% родившихся умирали до 5 лет. Кто прошел горнило детской смертности, тот жил подольше, имел реальные шансы перевалить за тридцать, а если повезет — даже за сорок. Для этих людей введен другой, не особенно весело звучащий термин: «мода смерти». То есть среднее время умирания взрослых людей.

Но и с модой смерти предкам как-то не очень повезло. Сейчас известно довольно много скелетов людей, живших в древнекаменном веке, до конца Великого Оледенения: порядка шестисот. Из этих шестисот человек 55% прожили от 15 до 30 лет, 25% — от 30 до 40, 20% — от 40 до 50, и только единицы, 5%, перевалили за 50 лет. За шестьдесят лет перевалил 1 (один) из числа охотников на мамонтов.

Кстати, мода смерти все время росла. Наверное, росла и продолжительность жизни, но об этом судить уже трудно — в скелетах малышей до 5 лет мало кальция; как правило, трупики малолетних распадаются без остатка. Вот про моду смерти судить можно довольно уверенно. Самые древние из изученных «палеолитиков» жили в пещере Чжоу-Коу-Дянь порядка 800 тысяч лет назад. Это так называемые синантропы, «китайские люди». Ни один из синантропов не перевалил даже за пятьдесят.

В конце палеолита, 15—20 тысяч лет назад, уже появляется довольно много жителей Земли, умерших в этом возрасте, от 50 до 60.

В 1936—1938 годах ленинградские археологи раскопали могильник новокаменного века — неолита, на Оленьем острове Онежского озера. Возраст могильника — порядка 5 тысяч лет назад. В Оленеостровском могильнике хоронили своих умерших охотники, но жившие уже в совершенно иную эпоху. И вот результат: из 177 погребенных целых 14 человек (6%!!!) прожили больше 55 лет.

Дряхлые 55-летние старики... Прогресс, однако!

Возьмем даже «современных дикарей» — причем тех, кого европейские путешественники воспели, поставили чуть ли не на роль светлого идеала. Дряхлому и мудрому удэгейцу Дерсу Узала — порядка 50 лет. Федосеев с восторгом описал эвенка Улукиткана — но последний костер старого и мудрого эвенка догорел, когда ему было едва за шестьдесят. Европейцы в эти годы путешествуют, приобретают новые профессии, женятся и воюют. Первобытные люди — умирают.

Сколько вы будете жить?

«Тем более что жизнь короткая такая...» — мелодично хныкает Окуджава. То есть короткая, это точно — потому что, сколько ни дай, будет мало. Скажи нам, что мы будем жить по двести лет, и мы будем счастливы ровно два или три дня, а потом спросим у Бога: «Почему не триста?!»

Жизнь коротка в сравнении с жизнью народов, цивилизаций и геологических эпох. Жаль — мы никогда не видели, как легионеры выдавливали галлов с полей сражений своим железным строем. Еще больше жаль — мы не увидим, как наши потомки поймают и посадят в клетку зоопарка последнего сподвижника Зюгляйтера, «строителя светлого будущего». А ведь здорово было бы посмотреть!

Но вообще-то всем, кто оплакивает свою короткую жизнь, я вынужден сообщить со всей ответственностью: жизнь совсем не так коротка, как мы привыкли думать. Несколько раз я спрашивал молодых людей: сколько они собираются прожить? И оказывалось — от силы семьдесят.

Эти люди сами у себя невидимо крадут лет 20, если не 30.

А вы сколько собираетесь прожить?

Лично вы, дорогой мой читатель?

Еще совсем недавно, всего триста, даже сто, лет назад, люди старились намного раньше. Вот, например, какой сонет написал Вильям Шекспир:

Когда твое чело избороздят

Глубокими следами сорок зим,

Кто будет помнить царственный наряд,

Гнушаясь жалким рубищем твоим?

И на вопрос: «Где прячутся сейчас

Остатки красоты веселых лет?» —

Что скажешь ты? На дне угасших глаз?

Но злой насмешкой будет твой ответ.

Достойней прозвучали бы слова:

«Вы посмотрите на моих детей.

Моя былая свежесть в них жива,

В них оправданье старости моей».

Поверьте, мне было очень весело читать этот сонет в свои сорок лет — как раз в этом возрасте я защищал докторскую, всерьез намеревался стать папой в третий раз, а в гостинице, где я жил в ожидании защиты диссертации, вокруг меня плотоядно ходили озабоченные дамы. Одна из них являлась ко мне в номер в халате поверх ночной рубашки и, не гнушаясь жалким рубищем моим, наливала мне кофе. Глядя в мои жалкие, потухшие глаза, дама вела долгие разговоры о науке и жизни. Но любой разговор как-то сворачивал на то, как ей, бедняжке, тяжело жить после того, как сбежал муж, сволочь такая.

Сонет Шекспира попался мне ну очень вовремя! И резвился я чрезвычайно.

Если люди в те недобрые столетия и доживали до 60 лет, то этот возраст считался самым что ни на есть почтенным и преклонным. Если вы посмотрите по справочникам (той же Большой советской энциклопедии) годы жизни известных деятелей XVI или XVIII века, вы убедитесь — очень мало кто из них перешагнул за 70 лет. И последние тридцать, уж, по крайней мере, двадцать лет, своей семидесятилетней жизни у них были такие же тусклые стариковские глаза, как у героя сонета Шекспира...

Как хорошо было жить в те времена, мне много раз рассказывали в детстве... А я все читал книжки и все сильнее в этом сомневался.