Человек без лица - [8]

– Не будьте дураком. Вы что, шутки хотели шутить с эспером первой ступени?

– Кто с тобой шутит, сволочь? Что ты знаешь о кошмарах?

– А вот этого-то я вам не скажу. Я очень сомневаюсь, мистер Рич, что кто-то, кроме «первоступенного», сумеет просветить вас… К тому же… после беседы со мной вы вряд ли осмелитесь с кем-то еще консультироваться.

– Как вас понять? Вы не поможете мне?

– Нет, мистер Рич. – Тэйт злорадно улыбнулся. – Нужно же и мне чем-то пополнить свой арсенал. Равновесие сил – залог того, что стороны будут действовать на паритетных началах. Взаимная зависимость обеспечит верность общим интересам. Таков уж я – преступник, но… щупач.

Как все эсперы высшей ступени, Линкольн Пауэл жил в собственном особняке. Это была не роскошь, а скорей необходимость. Ток мыслей, слишком слабый для того, чтобы проникать через каменную и кирпичную кладку, все же пробивался сквозь пластиковые стены квартир. Жизнь в многоквартирном доме, где на тебя обрушиваются мысли и чувства множества людей, сущий ад для эспера.

Префект полиции Пауэл мог позволить себе небольшой особнячок на Гудзон Рэмп с видом на Норт Ривер. В доме было всего четыре комнаты: кабинет и спальня наверху, а внизу – гостиная и кухня. Слуг у Пауэла не было. Как почти все эсперы высшей ступени, он должен был подолгу находиться в одиночестве и предпочитал вести хозяйство сам. Сейчас он готовил на кухне угощение для предстоящей вечеринки и, следя за приборами на кухонном пульте, насвистывал какой-то жалобный и замысловатый мотив.

Пауэлу было уже под сорок; высокий, тонкий, он двигался медленно и небрежно. Большой рот, всегда, казалось бы, готовый растянуться в улыбке, сейчас был скорбно сжат. Пауэл распекал себя за глупый и ребяческий поступок, один из многих, на которые нет-нет да и толкал его самый тяжкий его порок.

Главное свойство эсперов – непосредственность реакции. Любая перемена обстоятельств вызывает у них немедленный отклик. Слабостью Пауэла было чрезмерно развитое чувство юмора, принимавшее порой весьма причудливые формы под влиянием какого-нибудь толчка со стороны. Пауэл говорил, что в таких случаях в него вселяется Нечестивый Эйб. Что на него находило, он и сам не знал. Кто-нибудь задавал Линкольну Пауэлу самый невинный вопрос, и Нечестивый Эйб внезапно вступал в дело. С чистосердечным и серьезным видом Пауэл плел неслыханные небылицы, созданные в один миг его разбушевавшейся фантазией. Побороть себя он был не в силах.

Не далее как сегодня полицейский комиссар Крэб, справляясь о каком-то заурядном деле шантажиста, произнес одну фамилию неправильно, и это вдохновило Пауэла на сочинение необычайно драматической истории. Там шла речь о вымышленном преступлении, о дерзком рейде, совершенном полицией в полночь, во время которого проявил чудеса героизма несуществующий лейтенант Копеник. Сейчас Пауэл узнал, что комиссар намерен наградить Копеника медалью.

– Нечестивый Эйб, ты замучил меня, – сокрушенно жаловался Пауэл.

Прозвенел дверной звонок. Пауэл удивленно взглянул на часы (для гостей было еще не время) и поставил в положение «Открыто» чувствительный элемент замка. Замок откликался на телепатический сигнал, как камертон на соответствующую частоту. Парадная дверь отворилась.

Сразу же возник знакомый сенсорный импульс: снег/мята/тюльпаны/тафта.

– Мери Нойес! Пришла помочь холостяку подготовиться к приему гостей? Как мило!

– Я надеялась, что нужна тебе, Линк.

– Каждому хозяину нужна хозяйка. Мэри, с чем мне приготовить канапэ?

– Я как раз недавно изобрела одну штуку. Взять острую приправу и пережарить.

Она зашла на кухню, в зрительном восприятии маленькая, а в мысленном – высокая, осанистая. Темноволосая смугляночка внешне, а в душе холодная, морозно-гордая, как монахиня в белоснежной одежде. Но ведь не то реально, что мы видим. Внешность обманчива.

– Жаль, что я не в состоянии измениться внутренне.

– Ты хочешь измениться, моя радость? (Спешу поцеловать тебя такою, как ты есть.)

– (И всегда лишь мысленно.) Очень бы хотела, но увы. Мне до смерти надоел вкус мяты, который ты ощущаешь при каждой нашей встрече.

– В следующий раз добавлю льда и бренди. Хорошо смешать и voila – отличный ерш. Мэри-коктейль.

– Я люблю тебя.

– Я тоже люблю тебя, Мэри.

– Спасибо, Линк. – Но эти слова он сказал. Он всегда их говорит. Говорит, а не думает. Мэри быстро отвернулась. Прощупав ее слезы, он опечалился.

– Мари, ты снова?

– Не снова, а всегда. Всегда. – Из глубины ее сознания рвалось, как крик: – Линкольн, я люблю тебя. Люблю тебя. Образ моего отца. Символ надежности, теплоты, нежной защиты. Не отвергай меня всегда… всегда… и навсегда…

– Мэри, послушай…

– Линк, зачем же говорить? К чему слова? Невыносимо, когда между нами стоят слова.

– Ты мой друг, Мэри. Навсегда. Я разделю с тобой все свои горести. Все радости.

– Но не любовь.

– Нет, не любовь, моя голубка. Не надо так терзать себя. Все, кроме любви.

– Но у меня – пусть бог меня помилует – хватит любви и для двоих.

– Пусть бог помилует обоих нас, но для двоих нужно, чтобы любили двое.

– Все эсперы должны жениться до сорока лет. Этого требует устав. Ты знаешь, Линк.