Человечики - [3]

…

Дорога домой оказалась похожей на ту что мы уже шли, с одной только разницей, что если в тот раз мы словно издали первый младенческий крик, то теперь явно приготовились сматывать удочки. Будто каждый из нас уже купил себе места на кладбище, и мы как два старых деда все еще не верим что эти места для нас.

– Не взяли и черт и сними, – в десяти метрах от меня Боб кричал мне, пытаясь переорать ветер, он цеплялся за поручни на мосту и шел впереди и ему явно было не все равно.

– Ты так говоришь потому что не вышло, а было бы тебе все равно если бы взяли? – я разевал широко рот, но даже не пытался кричать, гнева во мне не было, опустошение какое-то, не иначе , но не гнев.

– В большей степени это зависит от того, чего ты хочешь. Скажи себе, что сделает тебя счастливым и поймешь все ли тебе равно. Скажешь это вопрос сложный, нет брат, ты всегда это знал.

–А чего хочешь ты? – с того самого момента в курилке, я впервые проявил интерес. Мне было действительно плевать на фиаско в «Королеве роз», вовсе меня не трогало ничего, что было до и после. Одна навязчивая мысль только билась в голове как рыба из сети: «как мне случилось остаться без мечты?». Исходный момент был в вопросе ко мне, на который я не мог ответить, а потому и задал его Бобу.

– Я хочу дойти до конца, сделать. У нас был шанс, а может, не было и это не важно, главное верить. Я хочу верить, что получится, – сказав это, я уже знал, что он непременно спросит и меня. А что ответить мне, теперь, когда, может, впервые в жизни я не могу разделить его чувств, когда одним своим словом я могу увести не туда. Я знал, что не должен стать эгоистом. И он спросил:

– А чего хочешь ты?

– Свободы – я произнес слово так, как должно оно звучать. Выдохнул с ним всю свою душу. Говоря, я даже не знал, лож ли это, – свобода, самое ценное в жизни человека, никто не вправе лишить его этого дара, одно лишь правило могло бы сделать мир идеальным. К величайшему сожалению грань свободы невозможно определить в той степени, где она перетекает в одиночество. На заре своего рождения человек выбрал сторону, он ушел от одиночества, но вместе с тем потерял свободу. – вперед спиной, я шел чеканя свой монолог как из книжки, но пред последней фразой повернулся, – реальность кусается и она съест меня вместе с тобой.

Рисунок третий (можно и лучше). Глава третья.

…

В причудливой позе, вообразив, будто сижу, я закинул ногу на ногу, обхватив колени. Мои думы сводились к тому, чтобы взять что-то в руки или просто пощупать. Вот уже потеряв всякую нить, мои пальцы начали плавно выводить кривые линии. Сознание включилось не сразу и наконец, до меня дошло, я рисую. Я попробовал дальше, в надежде, что из этого выйдет материя, которую можно было б потрогать. Пожалуй, нужно быть идиотом, первой же фигурой нарисовать солнце. В моем-то положении и солнце. Тут света и так до жути, а я, видите ли, солнце вырисовываю. Осознав глупость, я решил, что мне бы не помешал стул. Не очень-то ловко каждый раз так сворачиваться, чтобы присесть. Я представил его в деталях, до каждого гвоздика и наконец, спустя уйму времени, у меня появился бледно серенький маленький стул. Соблазн присесть на него с размаху был велик, но страх разрушить свое творение взял верх. Аккуратно, как только было возможно, боясь, как бы стул не превратился в дым, затаив дыхание, я коснулся по нему рукой.

–Он настоящий! – выкрикнул я, и, осмотрев со всех сторон свое детище, я медленно сел.

Мой голос по-прежнему не выходил из уст и следующей проблемой, которую я надумал решить был звук. На стуле мне рассуждалось куда приятней. Я поздравил себя с первой победой.

…

Легкой дымкой охватило реку, туман поднимался выше, и вот уже заволокло весь мост. Сойдя с моста, Боба я не увидел, и просто побрел дальше. Нам обоим в этот момент захотелось тишины. Отдать все, чтобы тебя оставили в покое.

На отшибе города у оврага, стоял невзрачный, но при этом большой серый дом. Этот дом стал мне кровом на непродолжительное, но в моем случае не малое время. Наверняка и Боб нашел себе такой приют, где до тебя никому нет дела, просто потому, что и рядом ни кого нет. И я был бы только рад, если бы он сразу забыв обо всем, снова продолжил наш путь один. Ну а пока я знал только то, что у меня был дом. Дом предназначался для одной семьи и был не достроен, а поскольку с деньгами у них было туго, то и строить его было некому. Меня взяли, вроде, как на работу. Я достраивал дом, а взамен мне разрешили там жить. Вот так с холодного осеннего утра моя жизнь поместилась за четыре стены серого дома.

Ночи ходят под луной

Ты поди-поди за мной

На высокий бережок

Да с мосточка в реку скок!

Пролетая в междуречье

Ты схвати ее за плечи,

Порасправь крылаты руки

Улетишь и ты от скуки

Рисунок четвертый (рисуешь, рисуй). Глава четвертая.

…

В бескрайних просторах непроглядного горизонта на стуле сидел человек и этим человеком был я. Я сидел на стуле, а шло ли тут время? Нужно ли его кому отмерять? Однако сидел я невероятно долго.

«Хоть одного паучка найти, букашку мертвую в углу, да где уж, нет здесь углов. Только не впадать в отчаянье», – думал я про себя, старясь усмирить гнев. Пространство вокруг стало навязчивым, куда бы я не пошел, кругом было все одинаковым – белым. Легкие вкрапления оттенков пытались вмешаться в белизну, но тщетно, они все равно оставались белыми. Наконец этот ужасный стул, который я проклял, едва ли, не раньше, чем создал. Стул везде меня находил, я оставлял его, старался отвязаться, пинал, но через ровное количество времени он все равно меня находил. Неизвестно, как в этом пространстве перемещаются стулья, но мой стул всегда делал это незаметно.