,
Ladegung; в тусклом свете зарешеченной лампочки мелькают то рука, то нога, то раздавленное лицо, то перекошенный, окровавленный рот, то пальцы, сжимающие липкое, изгаженное потом, кровью, мочой, слюной и рвотой —
Flűssigkeit[10] — исподнее; вся эта масса, весь дряблый ком переплетенных, сцепившихся друг с другом тел, Stűcke, скатывается под собственной тяжестью в ров и по мере смещения веса,
Gewichtsverlagerung, медленно распадается на отдельные трупы: один похож на тряпичную куклу, другой конвульсивно „трепыхается“; они отваливаются от человеческого месива, оскалившиеся, посиневшие, окоченевшие, вымазанные dicker Schmutz
[11], дерьмом; под коленками у женщин и скелетоподобных стариков застряли маленькие заморыши — девочки с запавшими глазами, голые, покрытые синяками мальчики — человеческие существа, что носили разные имена, звучавшие на языке, который более всех других языков привержен священной страсти к именам, словам и обрядам, Stűcke, Моисей, Моше, Амос, Хана, Шмуль, Самуил, Stűcke, мамочка, любимая, Stűcke, Миша, Майка, Магдалена, Stűcke, Stűcke, Stűcke, — все они отделяются от землистой груды и падают по одному и по двое, и по несколько сразу в черный зев шахты, Dunkel
[12], море сваленных в бездну и сгинувших тел, крик и плач по усопшим, нестройный хор девяти скрипок, три пронзительных ноты, „Fratres“. Тьма.
Вот и все, что я помню об этой истории. Я знаю, что как-то раз мне звонила Люси Юст — автоответчик записал ее голос, но я не отозвался. Через несколько месяцев после ухода из фирмы я получил место в интернате для детей-аутистов, где работаю до сих пор. Работа тяжелая, плохо оплачиваемая, но бросать ее я не собираюсь. В детях, утративших язык общения с другими людьми, есть какая-то особая, дикарская прелесть. Но меня удерживает даже не это. А скорее их взгляд: они видят все, от них не укроются наши хитрости, уловки и слабости. Одного мальчика зовут Симоном, как меня. В приступах тревоги он бьется головой о стену и разбивает ее в кровь. Тогда нужно тихо подойти к нему, ласково обнять и попытаться успокоить, не разрушив остатки его хрупкой психической оболочки. И эта схватка вслепую, эта бесконечная, постоянно возобновляющаяся борьба с тенями дала мне гораздо больше, чем все годы блестящей карьеры в торговой компании „Фарб“. Порой мне кажется, что это мое личное противостояние программе „Тиргартен 4“. И здесь, в маргинальной зоне общества, мне в общем-то нравится.
Приношу благодарность фонду „Освенцим“ в Брюсселе и Мари-Кристине Терлинден за неоценимую помощь, которую она оказала мне в переводе документа от 5 июня 1942 года. А также Паскаль Тизон и Бернадетте Сакре за „рискованные“ приемы, которые они предложили мне во время работы над этой повестью.
